100 великих авиакатастроф - [9]

Известна красивая легенда: эсер Мациевич по заданию партии совершил в полете покушение на Столыпина. Летали тогда без привязных ремней, гордо восседая в небесах на венских стульях. Авиатор при желании внезапно совершает два-три резких маневра с креном — «нечаянно» выпадает пассажир.

Столыпин 23 сентября приехал на смотр и в сопровождении свиты обходил строй монопланов и бипланов. Мациевич предложил: «Не согласитесь ли, господин министр, совершить со мной полет?» Петр Аркадьевич кивнул: «Я полечу. Ведь Мациевич — офицер!» — и тут же забрался в кабину. Накануне, из доклада директора департамента полиции, он узнал, что именно этот офицер в Париже тесно сошелся с революционерами-эмигрантами и вступил в некую боевую террористическую организацию.

Ревел мотор, бил в лицо ветер; сделали большой круг над полем. Премьер оставался невозмутимым весь полет. Благородный летчик, покоренный мужеством и хладнокровием пассажира, отказался от своего намерения, обернулся с переднего сиденья и закричал: «Не желаете ли продолжить?» Столыпин отрицательно махнул рукой; довольный осмотром столицы с высоты птичьего полета, под овации богемы он сел в авто и уехал домой. Замысел террористов сорван; через день Мациевич упал с большой высоты и разбился насмерть. Случай это или сообщники офицера исполнили приговор — за то, что сотоварищ не воспользовался моментом? А может, сам Лев Макарович увидел в этом выход из запутанного положения, в которое сам себя загнал? Как офицер он не нарушил присяги, однако и не выполнил задания партии. Как быть? Именно тогда, 24 сентября, капитан Лев Макарович Мациевич садится в аэроплан, запускает мотор и улетает в небо навсегда.

Но на все это можно возразить следующее. Во-первых, если образованный офицер и принадлежал к какой организации, то не к антимонархической, а к националистической — легальному, к терактам не прибегавшему украинскому обществу «Громада»: состоял одним из его старшин. И на собрании «Громады», посвященном памяти Льва Мациевича, речь произнес другой старшина — известный впоследствии Симон Петлюра. Рассказывал, между прочим, что запорожцы — предки покойного — получили дворянство в дни присоединения Малороссии к Великороссии; что отец Льва Макаровича служил бухгалтером на сахарном заводе Терещенко.

Завербовали или нет Мациевича эсеры-максималисты в Париже, за несколько месяцев, проведенных в обучении полетам и трудах по приемке купленных аппаратов? Скорее всего, нет.

Наконец, если верить упомянутой версии, следует предположить, что среди пилотов, военных либо штатских, были другие террористы. Кто-то из них проник к ангарам и повредил аппарат Мациевича — умело и незаметно.

Гибель Мациевича глубоко потрясла общество. На следующее утро все петербургские газеты были полны сообщениями о трагедии, разыгравшейся на Комендантском поле. Мациевич сразу стал народным героем, его сравнивали с легендарным Икаром.

Заупокойный молебен отслужили в Адмиралтейском соборе Святого Спиридония; присутствовали матросы субмарины «Акула», которой командовал покойный. Гроб, накрытый Андреевским флагом, вынесли военный министр Сухомлинов, исполняющий должность морского министра адмирал Григорович, генерал от кавалерии Каульбарс, видные думцы А.И. Гучков и Г.Г. фон Лерхе.

В последний путь, на Никольское кладбище Александро-Невской лавры, под гордые и трагические аккорды Бетховена провожал покойного весь Санкт-Петербург. Скорбная процессия двинулась по Невскому проспекту. «Людское море всколыхнулось, хлынуло за процессией и заполнило все на своем пути, — писал очевидец. — Движение трамваев, извозчиков и даже пешеходов приостановилось, так как двигаться можно было только по одному направлению — за волной. А с боковых улиц, как с притоков, вливались в общее русло на Невском все новые и новые массы народа».

Эти похороны не следствие всеобщего увлечения молодой авиацией и не порыв людей, захваченных трагической красотой гибели на глазах десятков тысяч зрителей. Столица восприняла смерть отважного летчика как нечто более знаменательное — уход одного из первых героев нового века. Прах Льва Мациевича предали земле в Александро-Невской лавре. В момент ружейного салюта над куполом всплыл и сделал круг дирижабль «Кречет».

Столыпин прислал венок с надписью на ленте: «Жертве долга и отваги». Александр Блок — он был в тот день на аэродроме, рядом с супругой покойного — сочинил стихи («В неуверенном, зыбком полете…»), полные сомнений и скорби:

В серых сферах летай и скитайся,

Пусть оркестр на трибуне гремит,

Но под легкую музыку вальса

Остановится сердце и винт.

Смерть авиатора заставила популярного тогда артиста Г.Е. Котельникова задуматься над изобретением парашюта, который всегда находится на авиаторе. Патент на изобретение первого в мире ранцевого парашюта Котельников получил через год.

Тяжело переживая гибель товарища, русские авиаторы не дрогнули: презирая опасность, вскоре установили на своих хрупких «этажерках» семь всероссийских рекордов.

На месте гибели Мациевича друзья, собрав добровольные пожертвования, поставили камень; на гранитной глыбе начертано: «…пал жертвою долга».