100 слов психоанализа - [7]

Желание иметь ребенка

«Только рождение сына может принести матери безграничную радость. Мать может перенести на сына амбиции, которые она была вынуждена подавлять в себе, в том числе зависть к пенису^*» (Фрейд). Чьи это слова – любимчика-сына или сведущего теоретика? Разумеется, и того, и другого. Правда, весьма впечатляюще звучит констатация того, что фрейдовская теория, стройная и согласованная от начала и до конца, соответствует фантазму^*, поддерживающему подчеркнуто мужской фетишизм^*. Кроме того, она приписывает женщине/матери следующую бессознательную мысль: я хорошо знаю, что у меня нет пениса, но тем не менее… у меня есть ребенок, мальчик, у которого он все-таки есть! Фетишизм ли это, по мнению Фрейда, или нет, сложно сказать, но каждому аналитику независимо от пола представлялось немало возможностей удостовериться в существовании бессознательного уравнивания ребенка и фаллоса. Немало жизней (не только мальчиков, но и девочек, которые тоже могут быть «материнским фаллосом») было посвящено инсценировке материнской фаллической программы. Такова жизнь campio, чемпиона, посвященная Прекрасной Даме.

Критика фрейдовской теории столь же необходима, сколь относительна, теоретические размышления Фрейда строятся не вокруг желания иметь ребенка, а вокруг фантазматической формы, одной из множества других, которые может принять этот фантазм. В зависимости от вариаций инфантильной сексуальности^* случается, что в утробе ребенок становится наследником более архаического эротизма, скорее анального^*, чем фаллического: начиная с «самого грязного» [анального] и заканчивая его самой драгоценной противоположностью, мать производит на свет золотого ребенка. Он не станет жезлом той, которая его зачала, но сможет стать ее собственностью с амбивалентным риском выдворения, экспульсии.

Нет ничего необычного в том, что желание иметь ребенка в современном мире может побудить женщину начать психоанализ. «Революция» нравов предоставила женщинам свободу, которая ранее не была основной характеристикой их сексуальной жизни. Рикошетом было затронуто природное, «автоматическое» желание женщин иметь детей. Супружеская и материнская участь женщины была веками предопределена, но сегодня это уже не так. Политическая свобода радует, психическая свобода тревожит. Стремление к свободе смущает тем больше, чем ярче выражено стремление, чтобы это желание было разделено мужчиной или женщиной, поскольку расширение возможностей приводит к дополнительным сложностям.

Существует столько же видов желания иметь детей, сколько и соответствующих им фантазмов: некоторые женщины хотят, прежде всего, просто забеременеть, поскольку в моменты грусти и меланхолии их захлестывает желание быть наполненными чем-то. Другие женщины не хотят ребенка, а всего лишь крошку-младенца; становясь взрослыми, некоторые люди, особенно мужчины, носят в себе неизгладимые следы подобных желаний, оставаясь вечными младенцами. Третьи хотят иметь «маленькую девочку», какой они сами мечтали быть в детстве, четвертые также мечтают о «младенце», но лишь для наслаждения от кормления грудью; и т. д.

При искусственном оплодотворении часто возникают непредвиденные трудности. «Услуга» сдачи донорских яйцеклеток часто приводит к прекращению для некоторых женщин биологической филиации: зачатие ребенка возможно, но он уже будет «внуком» собственной матери.

Существует и обратная сторона – фантазм о вселенной, состоящей только из матерей и дочерей, реализующих себя через клонирование. Наконец можно избавиться от мужчин… Бессознательные мечты, восходящие к амазонкам.

Женственность (женская сексуальность)

«Я отдавалась, бледнея, закрыв глаза. Когда он засыпал, удовлетворенный и расслабленный, я оставалась взбудораженной, но неподвижной, с застывшими чувствами». Фригидная Лелия, героиня Жорж Санд, принадлежит «палеолитической» эпохе, XIX веку, временам, когда женщина познавала мужскую эрекцию в «первую брачную ночь». Времена изменились, и вместе с ними изменилось отношение к сексуальности, утвердилось представление о «сексуальной свободе», и в первую очередь это коснулось женщины: было снято табу на девственность, появились различия между сексуальной и супружеской жизнью, зачатие было отделено от сексуальности… Однако бессознательное не имеет срока, оно игнорирует время. Исторические вариации сексуальных практик – это одно, укоренение сексуальности в инфантильном – совсем другое. Женщины продолжают рассказывать истории со змеями с тем же двусмысленным ужасом, как и прежде, а перед требованиями и штурмом либидо продолжают превращать/конвертировать свою тревогу^* в телесные симптомы. Мужчины все так же временами претерпевают фиаско, а женщины по-прежнему фригидны. И те, и другие по-прежнему прилагают усилия для избавления от этих симптомов. Не существует социального лечения бессознательной части сексуальной жизни; слова, с помощью которых люди выражают свои жалобы, не претерпели никакого изменения, как и образ тридцатилетней женщины, озабоченной собственной способностью устанавливать достаточно прочные отношения с мужчиной для создания семьи, чтобы родить, и обеспокоенной, «что свободные отношения смогут превратиться в блуд».