Она с мольбой смотрела на меня, ожидая поддержки, но в глубине ее глаз плескалась догадка о собственной неправоте.
— И часто ты ему рассказывала о своих бывших? — решила все-таки спросить я.
— Бывало…
Наташка скисала на глазах — спина сгорбилась, плечи опустились, глаза вновь наполнились слезами. Кажется, она начинала прозревать, что Толик — это что-то особенное в ее жизни. На короткий промежуток времени она спустилась с подмостков и стала самой собой.
— Думаешь, я зря все ему рассказывала?
Ну, конечно, зря, дуреха! Представляешь, как ты ранила его все время, если он любит тебя по-настоящему? Вот и его терпению пришел конец. Но вслух я всего этого говорить не стала, незачем, Наташа и так все поняла правильно.
— Господи! Какая же я дура! — Она обхватила голову руками и прижала ее к коленям. — Что же теперь делать?
Я не считала ее ситуацию непоправимой и так ей и сказала. Главное, что она поняла свою ошибку сейчас и не повторила ее потом.
— Как думаешь, может позвонить ему? — Она покосилась на телефон.
— Думаю, именно это и нужно сделать.
Ее, как ветром сдуло из кресла. Не хотелось становиться свидетелем их примирения, и я вышла из комнаты. Даже воду включила на кухне, чтобы не слышать их разговора. Во-первых, это очень личное, а во-вторых, я завидовала подруге и ничего не могла с собой поделать. Душу затопила грусть и тоска неизвестно по чему или кому. Вспомнился Иван и то чувство, что я испытывала к нему во сне. Меня окатило волной всепоглощающей любви. Захотелось увидеть его черные глаза, почувствовать его руки на себе, прижаться к его широкой и надежной груди. Так мне этого всего захотелось, что даже дышать стало трудно. И одновременно я отчетливо осознала, что никогда этого не будет. И такая безысходность навалилась, так стало жалко себя.
— Ну ты чего там застряла? — услышала я голос Наташи. — Выходи уже, проводи меня.
Я пряталась в ванной, пыталась привести лицо в порядок после горьких слез. Умывалась, обмахивалась… Посмотрелась в зеркало. Вроде следов слез не видно.
Наташа светилась от счастья.
— Мы помирились, и я убегаю.
— Здорово!
— Что за кисляк на лице? Ты не рада за меня?
— Рада, конечно, не говори глупостей. Просто, устала и спать хочу, — ответила я первое, что пришло в голову. Уже то хорошо, что Наташа не заметила моего заплаканного вида. Счастье застит глаза.
— Как твоя нога, кстати? — спохватилась Наташа, готовая выскочить за дверь.
— Хорошо, не переживай, — успокоила ее я.
Нога меня сейчас, действительно, заботила меньше всего. Да и не болела она. А вот душа моя беспокоила меня всерьез. Угораздило же влюбиться в человека, который жил неизвестно сколько лет назад.
Одна мысль не давала мне покоя — почему Вера не осталась с Иваном, наплевав на мнение и авторитет родителей? Я бы именно так и поступила. Ну, возможно, не наплевав. Попыталась бы убедить сначала, уговорить, рассказать им о своей любви. Если бы все оказалось напрасно, то пошла бы против их воли, но осталась бы с любимым.
Вывод напрашивался сам — Вера не любила Ивана. Наверное, он ей нравился, ее тянуло к нему. Все это она могла запросто принять за любовь. Но это не так. А вот в его глазах я видела свет того самого — настоящего чувства. Из них двоих любил он. Я даже представить боялась, как, должно быть, он себя чувствовал после расставания.
Мне и Григория было жалко, хоть я и испытывала к нему все то, что испытывала Вера. Даже во сне я могла рассуждать отвлеченно, одновременно быть Верой и наблюдать за ней со стороны. Не относилась она к тем женщинам, что любят слепое обожание. Да и не в этом дело. Я понимала, отчего так сильно страдает Вера. Слава богу, мне не пришлось испытать этого на себе. Но догадаться было не сложно, что отвратительна именно плотская сторона ее супружеской жизни. Я тоже мало об этом знала, только в теории. Но даже представить не могла, что до меня дотрагивается кто-то неприятный мне.
Все запуталось и усложнилось. С появлением этих снов, жизнь моя изменилась, и я сама стала другой. И все это не мое, чувствовала. Не радовали меня такие перемены, напротив, угнетали. Так часто, как в последнее время, я никогда еще не впадала в уныние и не ловила себя на мысли, что закончилась пора беспечной юности.
