10-я симфония - [26]

— Что ты там прячешь, Отто? Труп?

Глава 17

Агилар назначил встречу Софи Лучани, дочери Рональда Томаса, в кафе криминалистической лаборатории в пять вечера, за два часа до того, как Даниэлю предстояло осмотреть голову убитого в присутствии судьи Родригес Ланчас. Увидев фотографию ослепительной Софи, Матеос решил лично провести допрос, в ходе которого намеревался собрать как можно больше информации о жертве и вероятных мотивах преступления, а затем поддержать молодую женщину в горестный момент опознания отрубленной головы отца.

Матеос и его помощник прибыли на место встречи за несколько минут до дочери Томаса и, показав администратору кафе свои удостоверения, уселись в укромном углу и в интересах конфиденциальности попросили его освободить два соседних столика.

Сидевшие за ними посетители, в основном работники лаборатории, неохотно поднялись и, недовольно ворча, пересели за стойку.

— Что-то у вас мрачноватый вид, шеф, — сказал Агилар после того, как оба уселись и заказали черный кофе. — И это очень странно, потому что перед допросом какой-нибудь красотки обычно вы просто сияете. Вот в прошлом месяце в том ночном клубе…

— Вопросы буду задавать я, — перебил его Матеос, никак не реагируя на комментарий Агилара, которого ценил как детектива, но не считал достаточно искушенным, чтобы говорить с ним о женщинах. — И никаких поцелуев, когда я тебя представлю. Пожмешь ей руку, и все.

— А если она сама захочет меня поцеловать? Что я тогда должен делать? Оставить ее с открытым ртом, как сардину, вытащенную из воды?

— Агилар, я не в духе.

— Почему, шеф?

— Ты разве не понимаешь, что мы находимся в куда худшем положении, чем судьи? Необходимо изменить закон о возбуждении уголовного дела, чтобы нам дали те же прерогативы, что и им. Если бы эта женщина, которая может сыграть ключевую роль в расследовании, давала показания перед судьей, ее бы считали свидетельницей и взяли с нее обещание говорить правду, предупредив ее, что дача ложных показаний является уголовным преступлением.

— А нам, напротив, она, если захочет, может плести любые небылицы, поскольку закон не обязывает ее говорить правду полицейским. Но для чего ей нас обманывать? Она, дочь жертвы, естественно, хочет увидеть преступника за решеткой. Если только, — прибавил Агилар после паузы, во время которой он пытался сопоставить некоторые факты, — ты ее не подозреваешь.

На это последнее замечание Матеос также не ответил, но не потому, что не захотел, а потому, что в тот самый миг в дверях появилась Софи Лучани в белой блузке и сшитом на заказ темном костюме в полоску. Ее сопровождал полицейский в штатском.

— Подожди в коридоре, — приказал Матеос полицейскому.

Представившись сам и представив своего помощника, Матеос приготовился к допросу женщины в темных очках.

— Сеньорита Лучани, — начал Матеос, — мы понимаем всю глубину вашего горя, но попросили бы вас снять очки.

Софи исполнила просьбу полицейского, и детективы с некоторым удивлением отметили, что ее огромные медового цвета глаза вовсе не распухли от бессонной ночи и слез, как можно было ожидать.

— Большое спасибо, — поблагодарил Матеос, удостоверившись в хорошем физическом состоянии свидетельницы. — Вам когда-нибудь приходилось принимать участие в полицейском расследовании?

— Нет, никогда.

— Я спрашиваю об этом, потому что в большинстве случаев убийцей оказывается кто-нибудь из ближайшего окружения жертвы: друзья, родственники, любовники.

Женщина беспокойно заерзала на стуле, но предпочла не перебивать инспектора, пока он не выскажется яснее.

— Я хочу сказать, что в данный момент нам необходимо услышать от вас, кто входил в круг близких вашего отца.

Лучани удовлетворила любопытство Матеоса, назвав полдюжины имен, но сделала это очень сдержанно, как будто ее попросили скомпрометировать группу политических деятелей.

— Кто из этих людей, которых вы упомянули, мог бы, по вашему разумению…

— Простите, как вы сказали?

— По вашему разумению… Простите, это юридическая формула. Не знаю, как это сказать по-французски…

— À votre sens… — подсказал Агилар, заранее зная, что за демонстрацией его лингвистических познаний последует — как уже не раз бывало — испепеляющий взгляд шефа.

— Кто из этих людей, — продолжал Матеос, — мог бы à votre sens питать враждебные чувства к вашему отцу?

— Никто.

— Какие у вас с ним были отношения?

— Мы редко виделись, но он меня очень любил. Не забывайте, что я единственная его дочь.

— Вы сказали «он очень меня любил». А вы его?

— Я меньше. Когда мои родители расстались, я была маленькой девочкой, но бессознательно встала на сторону матери. И хотя я с огромным уважением и восхищением отношусь к профессиональной деятельности отца, он навсегда остался для меня человеком, который нас бросил.

— Вы были на концерте вчера вечером?

— Да, конечно.

— Одна?

— Я была с другом отца, месье Делормом.

— Вы говорили с отцом перед концертом или после?

— Перед концертом я зашла к нему в артистическую пожелать удачи.

— А после концерта вы к нему не заходили, чтобы поздравить?

— После концерта в артистическом фойе обычно полно поклонников. Так как я страдаю клаустрофобией, то стараюсь туда не заходить. К тому же отец сказал, что, переодевшись, присоединится к гостям.