10 л. с. - [31]

Полчаса спустя журналист — у телефонного аппарата:

— Алло? Да. Да. Сначала — рябчики. Обыкновенные рябчики. Птица. Потом — просто. Вы не понимаете?.. Но они поделили весь мир. Только обождите, хорошо ли вы меня поняли? Это для блага самих потребителей…

На ступенях всех бирж — лондонской и парижской, нью-йоркской и амстердамской — буря. Летят соломенные шляпы и котелки. Трости высятся, как жезлы. Вой тысяч глоток сливается в одно громыхание громадного рупора:

— «Роял-Детч» вчера — 36 000, сегодня — 44 000.

Сэр Генри спокойно косится на биржевой бюллетень. Настанет час, и три империи сольются в одну.

Война — это мечты, война — это запрос, война для поэтов — это когда грозно дымится кнастер, когда падают брови и сердце бьет: на приступ!

Война — это сон о нефтяной империи. Были басы «Авроры», козни американцев, скрипело перо Чемберлена, французы говорили о национальной чести, цитировали Евангелие голландцы, и сэр Генри что ни час отдавал новые приказы.

Сейчас мир подписан. Уступило зеленое пятно. Уступили американцы. Уступил и сэр Генри. Все уступили. О чем же басила «Аврора»? Зачем собирал грозную коалицию сэр Генри? Мир скучен и древен; он древнее войны. Мир — это шестьдесят флоринов в месяц и протертый рукав молодого клерка. Даже крепкий кнастер порою пресен. У сэра Генри будни.

Эти будни глупым людям кажутся праздником. Детердинга поздравляют. Он ведь выторговал у Советов пять процентов. Он говорит, что эти деньги предназначаются для бывших собственников, что он, сэр Генри, защищает права обнищавших эмигрантов. Может быть, это вправду победа?.. Он уступил, но, уступая, он выиграл. Лакированный глобус послушно вертится. С любовью сэр Генри поглядывает на знакомое пятно. Вот голубой единорог: это Каспийское море. Нефть течет… Кстати, надо им напомнить: резервуары следует содержать в исправности. У сэра Генри империя нефти. У сэра Генри сын — престолонаследник. Ко всему, сэр Генри верит в бессмертие.

Детердинг — у себя на родине, в Голландии. Правда, его родина куда шире. Голландский поэт Ван-Эден сказал: «Родина купца — весь мир». Эти стихи должны нравиться Детердингу. Он повсюду дома: в Лондоне, в Батавии, в Гааге. Но слов нет, он любит свою крохотную Голландию. Здесь все им гордятся, как гордятся крестьяне односельчанином, который стал бригадиром или нотариусом. Вот и сегодня поэт Доурнебос написал о Детердинге поэму. Он называет сэра Генри «каменным столпом Нидерландов». Сэр Генри отвечает на любовь любовью. Он посылает бедных студентов в колонии: пусть ищут там удачи. Он дарит в музеи ценные полотна. У него в Гааге и другой дом, видный издалека. Это — правление империи. На фронтоне вместо геральдических львов или грифов — одно торжественное слово: «Батавия». Каждый год, где бы он ни был, сэр Генри спешит к назначенному дню в Гаагу: на бал к своей королеве. Он — английский сэр. Он может стать президентом Венесуэлы или персидским шахом. Но он презирает титулы. Он — только «верноподданный Вильгельмины, божьей милостью королевы Нидерландов».

А может быть, это шутка? Сэр Генри ведь любит шутить. Может быть, все здесь, от королевы Вильгельмины до газетчика, что разносит «Телеграф», верноподданные Генри Вильгельма Августа Детердинга?

В тихом Дельфте сегодня торжество: техникум присудил сэру Генри докторский диплом «гонорис кауза». Правда, сэр Генри не сэр Джон Кедман, он не сушил свой ум науками. Зато он «каменный столп Нидерландов», и все тот же поэт Доурнебос клянется, что сэр Генри «наперсник Минервы». Профессора восторженно жмурятся: они уважают эту богиню. На ректоре традиционный колпак и цепь. Ректор говорит без запинки;

— Гордость Нидерландов… Весь мир почитает… И мы сочли за честь…

Большой зал переполнен. Верноподданные, те, что на хорах, затаили дыхание. Принц Генрих умилен. Принц Генрих не король, он только муж королевы, и он не император нефти, у него скромный цивильный лист. Принц Генрих хорошо понимает, кто перед ним. Он молитвенно сложил ручки. А новый ректор с легкой усмешкой выслушивает речи. Да, да, конечно, Минерва!..

На тихих улицах, вдоль обязательных каналов, толпятся жалкие смертные, так и не попавшие на торжество. Они приветствуют сэра Генри. Они приветствуют доктора Детердинга. Они приветствуют нефтяного императора.

Потом?.. Потом люди расходятся. Из узких каналов выползает ночь. Здесь кончаются газетные отчеты. Иа смену приходит фантазия автора. Доктор Детердинг беседует теперь с ночью. Эта беседа неповоротлива, кропотлива, темна. Ночь не хочет уступать, а доктор упрям и вспыльчив.

Где он видел эту улицу?.. Ах да, на старой картине! Он купил картину в Лондоне, на аукционе. Он подарил ее амстердамскому музею. Пусть висит там. И пусть молчит. Улицы не должны разговаривать. Ночь обязана молчать. Ректор техникума давно закончил приветствия. Голландцы за белыми шторами пьют кофе и читают — одни Библию, другие биржевой бюллетень. Они читают: «„Роял-Детч“ — десять заповедей — чти — в поте лица твоего — „Шелл“ — по образцу и подобию — дивиденды — не пожелай — цены на бензин снова поднялись — для блага самих потребителей — положить душу свою…»