10 гениев бизнеса - [18]

Дочерям родители предпочли дать домашнее образование. Отец был для девочек примером трудолюбия, развивал вкус к хорошей живописи, а Вера Николаевна наградила дочерей музыкальными способностями. В зале стояли два концертных рояля фирмы «Бехштейн». Вера, Саша, Люба и Маша постоянно занимались музыкой, но особенно способной была Вера. Друг семьи, Петр Ильич Чайковский, даже советовал ей поступать в консерваторию, но отец, будучи сторонником строгого воспитания, не позволил сделать этого.

В доме Третьяковых бывали И. С. Тургенев, композиторы Н. Г. Рубинштейн и П. И. Чайковский, художники И. Е. Репин, В. И. Суриков, В. Д. Поленов, В. М. Васнецов, В. Г. Перов, И. Н. Крамской. С некоторыми из них семья была в родстве: брат П. И. Чайковского Анатолий был женат на племяннице Павла Михайловича; жена художника В. Д. Поленова, Н. В. Якунчикова, приходилась племянницей Вере Николаевне.

Павел Михайлович, сам купец в четвертом поколении, желал, чтобы его дочери вышли замуж только за купцов. Но так случилось, что старшая из дочерей Вера полюбила талантливого пианиста Александра Зилоти, двоюродного брата композитора С. В. Рахманинова. Зная, что отец может не дать благословения на брак с музыкантом, Вера очень нервничала, даже заболела. Когда Павел Михайлович увидел страдания дочери, все его теории в отношении партии для своих дочерей полетели в тартарары. Родители пришли к Вере и сказали: «Мы дадим его тебе, только не хворай». Брак Веры Третьяковой и Александра Зилоти состоялся в феврале 1887 года. Мужем Александры стал врач и коллекционер Сергей Боткин. Его брат Александр, доктор, затем гидрограф, исследователь Севера, женился на Маше. В мае 1894 года Люба вышла замуж за художника Николая Гриценко. Овдовев в 1900 году, Любовь Павловна второй раз вышла замуж за знаменитого Льва Бакста, живописца и графика, создателя костюмов и декораций к дягилевским спектаклям в Париже. Павлу Михайловичу достало широты взглядов, чтобы оценить по достоинству всех этих молодых людей.

Об особенностях воспитания Павлом Третьяковым своих дочерей может свидетельствовать вот какой факт. В 1893 году Павел Михайлович написал очень большое серьезное письмо дочери Александре, в котором объяснял свое представление о родительском долге: «Нехорошая вещь деньги, вызывающая ненормальные отношения. Для родителей обязательно дать детям воспитание и образование и вовсе не обязательно обеспечение». В том же письме были и такие слова: «Моя идея была с самых юных лет наживать для того, чтобы нажитое от общества вернулось также обществу (народу) в каких-либо полезных учреждениях; мысль эта не покидала меня всю жизнь».

Вот как описывала облик Третьякова его дочь, Александра Павловна Боткина:

«Сухой, тонкокостный, высокий Павел Михайлович делался сразу небольшим, когда садился, – так длинны были его ноги. Глаза под густыми торчащими бровями, хотя и не черные, а карие, казались угольками.

Говорили, что когда Павел Михайлович сердился, он "пылил", глаза метали искры, брови становились дыбом, лицо краснело. Рассказывали, что он тряс, держа за шиворот, десятника, когда два плохо вмазанных в потолке Галереи стекла посыпались и могли поцарапать картины.

Руки Павла Михайловича, с длинными пальцами, были красивы. Волосы его были темно-каштановые, но на усах и бороде светлее, чем на голове.

Одет он был всегда в двубортный сюртук, рубашку с отложным воротником и белым батистовым галстуком бантиком. Сапоги были неизменно с квадратными носками и мягкими голенищами, которые скрывались брюками. Только в жару летом он облачался в белый парусиновый или чесучевый костюм.

Осеннее драповое пальто было всегда одного и того же фасона. Сколько лет он носил то же пальто и как часто заказывал новое, нам никогда не приходило в голову. Казалось, что он всю жизнь проходил в одном и том же пальто, в одной и той же фетровой шляпе с широкими полями. Другой я на нем не видала. Летом ходил он в панаме всегда одного фасона. Он был неотделим от своей одежды».

Павел Третьяков с юных лет очень любил театр, музыку, библиотеки. Первые покупки художественных произведений, сделанные им, относятся к середине 1850-х годов. Поездка в 1852 году в Петербург на всю жизнь оставила в нем неизгладимое впечатление. Он впервые побывал в Эрмитаже и просто влюбился в живопись. Увлеченный искусством Третьяков в 1854 году начал собирать художественную коллекцию национальной русской живописи. Первые его приобретения – около десяти графических листов старых голландских мастеров – куплены на «развалах» у Сухаревой башни. Эти рисунки до самой смерти Третьякова украшали его жилые комнаты.

Несколько слов о знаменитых «развалах на Сухаревке». Возникли они после войны 1812 года. Возвратившись в родной город, москвичи начали разыскивать свое разграбленное во время войны имущество. В это время появился приказ генерал-губернатора Растопчина, в котором объявлялось, что «все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент ими владеет», и что «всякий владелец может их продавать, но только один раз в неделю, в воскресенье, в одном только месте, а именно: на площади против Сухаревской башни».