— Мест нет!.. Все занято!
Он захлопнул дверь перед моим носом.
Это стало последним ударом.
Весь день проскитаться в поисках работы, умолять даже о такой, чтобы полученных денег хватило хотя бы на скудную пищу, и при этом ходить и просить понапрасну — казалось бедой. Но совершенно вымотаться, измучиться телом и душой, изнуриться от голода и усталости и в конце концов быть вынужденным засунуть остатки гордости куда подальше и клянчить, как нищий, бездомный бродяга, каковым я по сути являлся, приюта в ночлежке — и получить от ворот поворот! — было хуже. Гораздо хуже. Хуже, наверное, и быть не могло.
Я оцепенело уставился на только что захлопнувшуюся передо мной дверь. В голове не укладывалось, как подобное вообще случилось. Я совсем не ожидал, что меня примут за попрошайку; но если предположить, что я все же смог пасть настолько низко, этому отказу впустить меня в сие бесславное обиталище, этот ночлежный дом, было суждено повергнуть меня в такие глубины отчаяния, что не являлись мне в самых страшных снах.
Я стоял и размышлял о том, что делать дальше, и тут из мрака у стены ко мне склонился человек:
— Что, не пущает?
— Говорит, мест нет.
— Значится, мест нету? Дык это ж Фулхэм — тут завсегда так говорят. Лишних им тут не надоть.
Я покосился на собеседника. Голова его была опущена, руки в карманах, одет в лохмотья, голос охрип.
— Иными словами, тут говорят, что мест нет, но они есть, и меня просто не желают впускать, хотя могут?
— Точно, дурят тут твоего брата.
— Но если места есть, разве меня не обязаны впустить?
— Конечно, обязаны, и, черт побери, я б на твоем месте им спуску не дал. Ох, не дал бы!
Он разразился потоком проклятий.
— Но мне-то что делать?
— Как что, давай, покажи-ка им, пущай знают, что тебя на мякине не провести!
Я помешкал, но затем, следуя его совету, опять позвонил в колокольчик. Дверь широко распахнулась, на пороге стоял тот же седовласый оборванец, что открывал мне в прошлый раз. Возглавляй он попечительский совет, с большим презрением обратиться ко мне ему бы не удалось.
— Что, опять ты здесь! Чего это ты тут удумал? Вообразил, что у меня и дел иных нет, как тебе подобных привечать?
— Я хочу, чтоб меня впустили!
— А вот и не впустят!
— Мне нужен кто-нибудь из начальства.
— А я разве ж не из него?
— Мне нужен кто-то поглавнее — позовите управляющего.
— А вот и не позову!
Он быстро потянул на себя дверь, но я, приготовившись к подобному маневру, успел подставить ногу, чтобы он не смог закрыться изнутри. Я вновь обратился к нему:
— Вы уверены, что в приюте нет мест?
— Уже два часа как нет!
— И как же мне быть?
— А мне почем знать, как тебе быть!
— Где здесь ближайший работный дом?
— В Кенсингтоне.
Говоря это, он внезапно распахнул дверь, высунул руку и столкнул меня с крыльца. Не успел я опомниться, как дверь захлопнулась. Человек в лохмотьях продолжал угрюмо наблюдать за происходящим. Вскоре он заговорил:
— Чудный малый, не находишь?
— Да он же просто один из бедняков, разве есть у него право тут распоряжаться?
— Скажу тебе, кое-кто из энтих бедных похужее всякого служаки будет, ох уж похужее! Думают, что энто ихний собственный дом, черт побери, точно! Да уж, в — да славном мире мы живем!
Он замолчал. Я все мешкал. Какое-то время в воздухе носился запах дождя. И вот закапало — пошла мелкая, но частая морось. Именно ее не хватало, чтобы чаша моего терпения переполнилась. Мой товарищ смотрел на меня с угрюмым любопытством.
— Неужто совсем деньжат нету?
— Ни фартинга.
— Частенько так попадаешь?
— В первый раз пришел в ночлежку — но, кажется, и сюда теперь не впустят.
— Я так и понял, что ты из новеньких… Делать-то что станешь?
— До Кенсингтона далеко?
— До работного-то дома?.. мили три, но на твоем месте я б потопал в Святого Георгия.
— Он где?
— На Фулхэм-роуд. В Кенсингтоне заведение маленькое, но неплохое, вот оно и битком, стоит только дверь раскрыть; в Святом Георгии тебе скорей подфартит.
Он умолк. Я размышлял над его словами, не чувствуя ни малейшего желания идти ни в первый приют, ни во второй. Вдруг он заговорил снова:
— Я из Рединга притопал… нынче… на своих — на двоих! И всю дорогу я о том, как в Хаммерсмите заночую, думал… да вот так я дотуда и не дошел! Край у нас — да славный, да уж, притопить бы всех его — обитателей в — море, черт побери, точно! Я теперь отсель ни шагу… иль меня в Хаммерсмите кладите в постелю, иль была не была.
— И что вы намерены делать; у вас что, деньги есть?
— Деньги?.. Боже правый!.. Неужто похоже, что есть? Неужто ты энто из разговора смекнул?! Да последние полгода карман пуст, разве что медяк изредка звякнет.
— И как вы тогда собираетесь устроиться на ночлег?
— Как собираюсь?.. а вот как. — Он взял в обе руки по камню. Тот, что в левой, он швырнул в стеклянное окошко над дверью приюта. Камень влетел внутрь и разбил там лампу. — Вот как я заполучу постелю.
Дверь поспешно отворили. Опять появился седой оборванец. Вперившись в темноту, он заорал:
— Кто это сделал?
— Папаш, энто я; могу повторить, ежели хочешь глянуть, как оно вышло. Вмиг глазки раскроются.