В издании, предлагаемом читателю, жития святых изложены в хронологической последовательности. Первый том повествует о ветхозаветных праведниках и пророках, последующие тома раскроют историю Новозаветной Церкви вплоть до подвижников нашего времени.
Как правило, собрания житий святых построены по календарному принципу. В таких изданиях жизнеописания подвижников приведены в той последовательности, в какой совершается память святых в православном богослужебном круге. У такого изложения глубокий смысл, ибо церковное воспоминание о том или ином моменте священной истории – это не рассказ о давно минувшем, но живой опыт сопричастности событию. Из года в год мы чтим память святых в одни и те же дни, возвращаемся к одним и тем же повествованиям и житиям, ибо этот опыт сопричастности неисчерпаем и вечен.
Однако временная последовательность священной истории не должна оставляться христианином без внимания. Христианство – это религия, признающая ценность истории, ее целенаправленность, исповедующая ее глубокий смысл и действие в ней Промысла Божия. Во временной перспективе раскрывается замысел Божий о человечестве, то «детоводительство» («педагогия»), благодаря которому перед всеми открыта возможность спасения. Именно такое отношение к истории определяет логику издания, предлагаемого читателю.
Во второе воскресенье до праздника Рождества Христова, в неделю святых праотец, Святая Церковь молитвенно вспоминает тех, кто «приготовил путь Господу» (ср.: Ис. 40, 3) в Его земном служении, кто сохранил истинную веру во тьме человеческого неведения, сохранил как драгоценный дар Христу, пришедшему спасти погибшее (Мф. 18, И). Это люди, жившие надеждой, это души, которыми держался мир, обреченный на покорность суете (см.: Рим. 8, 20), – праведники Ветхого Завета.
Слово «ветхозаветный» имеет в нашем сознании значительный отзвук понятия «ветхий [человек]» (ср.: Рим. 6, 6) и ассоциируется с непостоянством, близостью к разрушению. Во многом это связано с тем, что само слово «ветхий» в наших глазах стало однозначным, утратив многообразие изначально присущих ему значений. Родственное ему латинское слово «vetus» говорит о древности и старости. Эти два измерения задают недоведомое нам пространство святости до Христа: образцовость, «парадигматичность», непреложность, определенная древностью и изначальностью, и юность – прекрасная, неопытная и преходящая, ставшая старостью пред лицом Нового Завета. Оба измерения существуют одновременно, и не случайно гимн апостола Павла, посвященный ветхозаветным подвижникам (см: Евр. 11,4-40), мы читаем в день Всех святых, говоря о святости вообще. Не случайно и то, что многие поступки древних праведников приходится специально пояснять, и повторять их мы не имеем права. Мы не можем подражать поступкам святых, связанным всецело с обычаями духовно незрелого, юного человечества, – их многоженству и порой отношению к детям (см.: Быт. 25, 6). Не можем мы последовать и их дерзновению, подобному силе цветущей юности, и вместе с Моисеем просить явления лица Божия (см.: Исх. 33, 18), о чем предупреждал и святитель Афанасий Великий в своем предисловии к псалмам.
В «древности» и «старости» Ветхого Завета – его сила и его же слабость, из которых складывается вся напряженность ожидания Искупителя – сила бесконечной надежды от умножения непреодолимой слабости.
Ветхозаветные святые являют нам пример верности обетованию. Их можно назвать подлинными христианами в том смысле, что вся их жизнь была наполнена ожиданием Христа. Среди суровых законов Ветхого Завета, ограждавших от греха еще не совершенную, не совершенную Христом человеческую природу, мы обретаем прозрения грядущей духовности Нового Завета. Среди кратких замечаний Ветхого Завета мы находим свет глубоких, напряженных духовных переживаний.
Мы знаем праведника Авраама, которому Господь, чтобы явить миру полноту его веры, заповедал принести в жертву своего сына. Писание говорит о том, что Авраам беспрекословно решился исполнить заповедь, но молчит о переживаниях праведника. Однако повествование не упускает одну деталь, незначительную, на первый взгляд: до горы Мориа было три дня пути (см.: Быт. 22, 3-4). Что же должен был чувствовать отец, ведущий на заклание самого дорогого в его жизни человека? Но это случилось не сразу: день сменял день, и утро приносило праведнику не радость нового света, а тяжелое напоминание о том, что впереди – страшная жертва. Да и сон мог ли принести покой Аврааму? Скорее, его состояние могут описать слова Иова: Когда подумаю: утешит меня постель моя, унесет горесть мою ложе мое, меня страшат сны и видения пугают меня (ср.: Иов. 7, 13-14). Три дня пути, когда усталость приближала не отдых, а неминуемый исход. Три дня мучительных раздумий – и в каждую минуту Авраам мог отказаться. Три дня пути – за краткой библейской ремаркой скрывается сила веры и тяжесть страданий праведника.
Аарон, брат Моисея. Его имя теряется среди множества известных нам библейских праведников, затеняется образом его прославленного брата, с которым нельзя сравнить ни одного ветхозаветного пророка (см.: Втор. 34, 10). Мы едва ли способны многое сказать о нем, и это касается не только нас, но и людей ветхозаветной древности: сам Аарон в глазах народа всегда отступал пред Моисеем, и сам народ не относился к нему с любовью и почтением, с какими обращался к своему учителю. Пребывать в тени великого брата, смиренно нести свое служение, хотя и великое, но не столь заметное для окружающих, служить праведнику, не завидуя его славе, – разве это не христианский подвиг, явленный уже в Ветхом Завете?