Говард Ф.Лавкрафт
Заявление Рэндольфа Картера
Вновь поведаю - не знаю я, что стало с Харлеем Вареном, хоть думаю,почти надеюсь, что пребывает он ныне в мирном забвении, если там существует столь благословенная вещь. Истинно, в течении пяти лет я был его ближайшим другом, и даже разделил с ним исследования неизведаного. Я не стану отрицать (нашелся свидетель, пусть слабый и ненадежный - моя память) похода к пику Гаинсвиль, на дороге к Большому Кипарисовому Болоту, той отвратительной ночью, в полдвенадцатого. Электрические фонари, лопаты, катушка провода, что мы несли - лишь декорации к омерзительной сцене, сожженой моей поколебавшейся памятью. Но затем, я должен настоять, что не утаил ничего, что следовало бы сказать, о том почему меня нашли следующим утром на краю болота одинокого и потрясенного. Утверждаете - ни на болоте ни рядом не было ничего, что могло бы вселить страх. Я соглашусь, но добавлю, оно было вне я видел. Видение, кошмар, должно быть это было видение, либо же кошмар - я надеюсь - все же лишь это сохранил мой разум о тех отвратительных часах, когда мы лишились человеческого надзора. И почему Харлей Варрен не вернулся, он, либо его тень, либо некая безымянная вещь, которую я бы даже не рискнул описать, лишь сам он может поведать.
Говорю я, мне было известно, о изучении сверхъестественного Харлеем Вареном, и до некоторой степени я помогал ему. В его обширной коллекции странных, редких книг о запретном, я прочел все на языках которыми владел, но как мало их. Большинство книг, я полагаю, было на арабском, а книга злодея-предателя, приобретенная последней, и которую он всегда носил в кармане, вовсе написана письменами подобных которым я не видал. Варен никогда не говорил, что было в ней. О его исследованиях, надо ли повториться, - теперь я не знаю, что он искал. И не слишком ли это милосердно ко мне, я не заслужил такого, учитывая наши ужасные занятия, в которых я участвовал скорее под его влиянием, чем в силу действительной склонности. Варен всегда подавлял меня, а временами я боялся его. Помню, содрогался, ночью перед ужасным походом, когда он расказал свою теорию, что некоторые трупы никогда не распадаются, но остаются крепкими в своих могилах тысячи лет. Но я не боюсь его теперь, подозреваю, он познал ужасы недоступные моему жалкому разуму. Теперь я боюсь за него.
Вновь повторюсь, теперь я не знаю наших намерений той ночью. Конечно, книга которую Варрен нес с собой - та древная книга с непонятными символами, попавшая к нему из Индии месяц назад, должна была как-то использоваться - но клянусь я не знаю, что мы ожидали найти. Свидетель утверждает, что видел нас в полдвенадцатого на пике Гайнсвиль, по дороге к Большому Кипарисовому Болоту. Возможно это верно, но моя память ненадежный свидетель. Все размыто и в моей душе осталась лишь единственная картина, что могла существовать лишь много познее полуночи - полумесяц изнуренной луны застыл высоко в облачном небе.
Наша цель - древнее кладбище, столь древнее, что я дрожал при многочисленных знаках незапамятных лет. Кладбище в глубокой, сырой лощине, заросшей редкой травой, мхом и вьющимися стелющимися сорняками, заполненной зловонием, которое мое праздное воображение абсурдно связало с выветренными камнями. По всякому, знаки запустения и ветхости были везде, и замечание Варена, что мы первые живые создания вторгнувшиеся в смертельную тишину веков, показалось мне правдой. Над оправой долин, бледный, изнуренный полумесяц выглядывал сквозь нездоровые испарения, казалось, исходивших из катакомб, и в его слабых, нерешительных лучах я едва мог разглядеть отталкиваюшие массивы античных плит, урн, кенотафий и фасадов мавзолеев, разрушающиеся, поросшие мхом, съеденые влажностью и частично скрытые под грубым богатством нездоровой растительности.
Первое яркое впечатление в этом ужасном некрополисе - Варен остановился перед наполовину разрушенной могилой и бросил на землю вещи. Тогда я заметил у себя электрический фонарь и две лопаты, а у компаньона кроме фонаря еще и переносной телефонный аппарат. Мы не проронили ни слова,- место и цели казались ясны, и без малейшей задержки схватились за лопаты, и стали расчищать траву, сорняки, снимая землю с плоского, архаического погребения. Когда мы полностью расчистили погребение, состоявшее из трех огромных гранитных плит, я отступили назад, чтобы рассмотреть лучше, а Варен казалось занялся умственными расчетами. Затем он повернулся к могиле и используя лопату как рычаг попытался заглянуть под плиту, находящуюся ближе всего к каменным развалинам, которые должно быть когда-то были памятником. Он не преуспел и направился ко мне за помощью. Вместе мы расшатали камень, а затем и перевернули его.
Отодвинув плиту мы обнаружили черный провал, из которого хлынули миазмы испарений, столь тошнотворные, что мы отпрянули в ужасе. Но через некоторое время, мы приблизились к яме вновь и нашли, что испарения менее тошнотворны. Фонари показали сырые стены и каменные ступени, на которые капала отвратительная мерзость внутренней земли. И тогда впервые моя память сохранила произнесенное вслух: Варен, обратился ко мне низким тенором, слишком невозмутимым для ужасающего окружения.
