Bonnie-Sue Hitchcock
The Smell of Other People’s Houses
A Novel
Издано с разрешения Andrew Nurnberg Associates International Ltd. c/o Andrew Nurnberg Literary Agency
Перевод с английского Юлии Пугаченковой
Иллюстрация Тимофея Яржомбека
Все права защищены.
© Bonnie-Sue Hitchcock, 2016
© Перевод на русский язык, издание на русском языке ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2020
* * *
Моей бабуле, которая, к счастью, совсем не похожа на бабушку из этой книги
В детстве мы мало знаем о том, что превосходит наш собственный опыт. Вот как это было в моем случае: я выросла на Аляске и понятия не имела, что где-то бывают не холодные и не темные зимы и что лето — это не обязательно вечный полярный день. Я не знала, какой вкус у фруктов, за исключением тех, что хранятся в жестяных банках. Я думала, что хвастаться и говорить о себе запрещено детям во всем мире. О том, что ты не обязательно автохтон[1], если родился на Аляске, я узнала примерно в том же возрасте, что и Лилия, одна из героинь моей книги.
Я встречала людей, которые приезжали на Аляску из разных мест, и меня даже немного обижало то, что они начинали романтизировать нашу жизнь, ни в чем не разобравшись. Когда я стала журналистом, не могла понять, почему новостные агентства за пределами Аляски не пускают в эфир мои репортажи о проблемах образования или о домашнем насилии, но охотно передают сообщения о лосе, выскочившем на дорогу. Казалось, что Аляска — это какая-то диковинка, а не реальное место с живыми людьми. Мне постоянно говорили: «Тебе надо ненадолго уехать. У тебя нет представления о том, что считается нормальным».
Так оно и было. Мне пришлось уехать, чтобы написать «Запахи чужих домов». Я начала книгу, когда жила в Новой Зеландии, а закончила в Колорадо. Я стала понимать, чем Аляска отличается от других мест и почему у меня было такое расплывчатое представление о том, что находится за пределами родного штата. Но еще важнее, что именно вдали от дома я смогла создать образы Элис, Руфи, Доры и Хэнка, четырех главных персонажей моей книги, и точнее описать, каково это — взрослеть на Аляске. Оба моих ребенка выросли на рыбацкой лодке, их взросление во многом похоже на взросление Элис, так что они ценят тяжелый труд и умеют чувствовать настоящую красоту. Я знала девушек, похожих на Руфь, которые находили утешение в доброте незнакомцев; знала и парней, которые, как Хэнк и его братья, были готовы пожертвовать всем ради лучшей жизни. Будучи журналистом, я чувствовала свою беспомощность, когда встречала таких девочек, как Дора. Их слишком много, и я никогда не смирюсь с этой несправедливостью. Конечно, людей, похожих на моих персонажей, можно встретить в любом уголке планеты, но я пишу о том месте, которое знаю лучше всего, — об Аляске.
Я надеюсь, что для вас, дорогие читатели, эта книга станет открытой дверью чужого дома, войдя в которую вы ясно ощутите, каково быть тем, кто там живет. Добро пожаловать в «Запахи чужих домов». Для меня большая честь поделиться этими историями с вами.
Пролог. Как было раньше. Руфь, 1958–1963 годы
Я не могу перестать вспоминать о том, как было раньше. Как отец охотился, чтобы нас прокормить. Как он подвешивал тушу оленя в сарае, чтобы заготовить мясо, и как разъезжались оленьи ноги с копытами, напоминающими пуанты балерины, когда отец вспарывал зверю живот. Я сотни раз видела, как он срезает мясо. Я до сих пор слышу, как лезвие ножа царапает кость. Самое вкусное мясо со спины оленя, я его обожала, а у папы получалось срезать его так же красиво, как у мамы завязывать бантики на подарках. Он нес свежее мясо в дом голыми руками, и весь путь от сарая до кухонной раковины, начищенный мамой до блеска линолеум был усеян капельками крови.
Иногда папа приносил в миске еще теплое оленье сердце и разрешал мне его потрогать. Я прикасалась к нему губами и целовала мягкую розовую плоть, надеялась почувствовать пульсацию, но сердце уже не билось. Мама, уткнувшись отцу в шею, смеялась и называла его Даниэлем Буном[2], а он запускал окровавленные пальцы ей в волосы. И родители начинали вальсировать по кухне. Мама была из тех людей, кто ставит букетики диких цветов в бутылки из-под виски. Люпины и наперстянки на кухне, сирень в ванной. Мама пахла как моховая трясина после ливня и оставалась красивой даже с кровью в волосах.
Мой мольберт стоял на кухне, так что я могла смотреть, как мама готовит мясо, и рисовать, одетая в балетную пачку, которую папа привез мне из очередной поездки во внешний мир. К пачке прилагались подходящие по цвету розовые пуанты, которые я не снимала, даже когда ложилась спать. Мама надевала на меня одну из больших папиных фланелевых рубашек, чтобы я не испортила свой любимый наряд. Рубашка на мне свисала до пола; длинные рукава были подвернуты много раз и напоминали пышные булочки с корицей. Я пыталась найти такой оттенок красного, который был бы похож на цвет крови в маминых волосах, смешивала все краски, но каждый раз получала коричневый.
Папа часто говорил слова, которых я не понимала, например, что «если присвоят статус штата, то мы рискуем потерять права на охоту» и что «федералы все испортят». Мой пятилетний мозг думал, что статус штата — это такая новая машина с очень большим капотом. Я не знала, кто такие федералы, папа объяснил, что это люди, которые будут решать, сколько оленины и лосося нам можно есть. Мамин живот вырос и округлился, и даже я понимала, что это предвещает появление еще одного едока. Папа поднимал мамину рубашку и целовал раздувшийся живот так же, как я целовала оленье сердце.
