Сибирь, 1988 год
— Нет! Пожалуйста, не надо!! Не-е-ет!!!
Пронзительный вопль перешел в истошный, полный животного ужаса визг. Не в заставляющий инстинктивно сопереживать крик боли — боль еще не пришла. Не в вызывающий уважение вой яростного бессилия, не в рев полного сил бойца, терпящего поражение от более искусного соперника. А в жалкий визг насмерть перепуганной курицы, увидевшей нож повара. В презренный звук, оставляющий па душе лишь след досады и брезгливости.
Визг отразился от темной громады скал, бросился в тайгу, увяз в ветвях спящих деревьев и растворился в них, исчез, потревожив только малюсенькую часть бесконечно огромного леса.
— Семен, не надо! Прошу-у-у…!!
И захлебнулся. Визг превратился в невнятное бульканье, в хрип, в шорох осевшего на землю тела, в едва слышный шелест вошедшего в землю и вынырнувшего из нее очищенным ножа, в тихий выдох стоявших вокруг мужчин.
В запах крови.
Затем все стихло, и несколько мгновений на поляне царила полнейшая тишина. Живые не шевелились, не переговаривались, продолжали стоять смутными тенями, и лишь когда неподалеку прозвучал бубен, все они, и убийца, и свидетели, повернули на звук головы.
Словно пришли в себя.
— Здесь? — спросил Семен, пристально глядя на Григория.
— Здесь, — коротко подтвердил тот.
— Точно здесь?
— Точно.
Была мысль ответить вызывающе, бросить с законной обидой: «Раз привел, значит, здесь», но Григорий сдержался. Не положено семнадцатилетнему юнцу хамить матерому охотнику. Тем более что Семен только с виду невзрачен: плешив и узкоплеч, в тайге он настоящий вожак, и те восемь мужиков, которых он с собой взял, слушаются его беспрекословно. Почувствуют, что малец на авторитет покусился, разборки не избежать. В тайге свои законы.
— Здесь, — еще раз произнес Григорий.
— Я не чувствую, — помолчав, протянул охотник. — Потому и спросил.
Словно извинился за проявленное недоверие.
Юноша кивнул, подумал, затем, облизнув губы, добавил:
— Мы пришли куда надо.
Что он еще мог сказать?
— Но я ее не чувствую.
Григорий понял, что имеет в виду собеседник — приближение Юмалы невозможно не заметить. Тот, кто хоть раз стоял перед Богиней, навсегда запоминает свои ощущения и способен уловить ее приближение.
— Ты ее видел?
— Восемь лет назад, — ответил Семен, не сводя глаз с Григория. — И еще пять лет назад. Но я все помню. Помню, как шла она к нам. Сейчас Юмала далеко.
— Пока далеко, — уточнил юноша. — Шаманы стали осмотрительнее. Ее ищут.
— Знаю.
Охотник отвел взгляд от проводника, оглядел небольшую поляну, на которую тот привел группу, — с одной стороны тайга, с другой поднимаются скалы, — и коротко скомандовал:
— Лагерь!
Его спутники, до поры стоявшие шагах в десяти от собеседников, принялись снимать с плеч рюкзаки.
Прямая дорога до поляны не отняла бы и трех дней, однако Григорий водил охотников по тайге все пять. В этом году шаманы держатся осторожнее прежнего — слишком много экспедиций появилось по весне на Урале — и требуют от проводников петлять, сбивая со следа возможных преследователей. Григорий старался как мог. Несколько раз он заставлял охотников возвращаться обратно, дважды делил группу на части и отправлял к условленному месту разными дорогами, а по ночам вставал каждые два часа, чтобы обойти, оглядеть окрестности, выискивая признаки чужой стоянки. Выдохся, конечно, зато был уверен, что «хвост» за собой не привел.
Охотники, которые прекрасно поняли действия юного проводника, не роптали, послушно выполняли его приказы, возвращались, петляли, тщательно следили за тем, чтобы не оставлять за собой следов. Охотники — сплошь местные, с детства впитавшие рассказы о Юмале, знали, с каким рвением искали Золотую Богиню казаки и монахи, чекисты и ученые, помнили истории об убитых шаманах, а потому с пониманием отнеслись к повышенной осторожности проводника. И услуг своих в ночной разведке не предлагали, знали, что не примет. Шаманы доверились Григорию, а вот сам он не имел права никому доверять.
Помочь юноше в его работе охотники не могли, зато освободили от всех обязанностей по лагерю, а на третий день, когда глаза Григория от хронического недосыпания стали красными, а движения — дергаными, распределили между собой его поклажу. Юноша воспринял это как должное, сам не просил, но когда предложили — не отказался. Григорий водил охотников к Юмале третье лето, по пять-шесть групп в сезон, и всякий раз на второй-третий день спутники начинали помогать уставшему пацану.
Вот и сейчас, несмотря на то что дорога осталась позади, никто из охотников не возмутился, что Григорий не участвует в разбивке лагеря. Ни косых взглядов, ни бурчания под нос — парень свое отработал, парню надо отдохнуть. Кто-то из охотников отправился за дровами, кто-то занялся провизией, а их проводник добрался до поклажи, уселся на землю, медленным, очень усталым движением снял с пояса флягу, сделал большой глоток воды и, облокотившись на рюкзак, закрыл глаза.
Дело сделано.
Накопившуюся усталость Григорий ощущал каждой своей клеточкой. Ныли ноги, слегка шумело в голове. Стоило лишь на мгновение расслабиться и принять горизонтальное положение, как тело мгновенно размякало, словно намекая: пора на боковую. Но спать, несмотря на бессонные ночи, не хотелось — чем ближе встреча с Юмалой, тем сильнее охватывало юношу радостное возбуждение.
