Я родился в городе Юрмале, под Ригой. И до сорока лет не думал, что родился за границей.
Вообще в детстве я очень радовался, что появился на свет в послевоенное мирное время. И не думал, что когда-нибудь войну, которую мы знали только по художественным фильмам, будем смотреть по телевизору как некий сериал с продолжением. Я наивно полагал, что все эксперименты с человечеством закончились Второй мировой войной и что нам-то навсегда хватит Великой Отечественной!
Учась в школе, я был уверен, что живу в самой большой, спокойной, лучшей стране мира. Я никогда не думал, что в далеком будущем, за границей, на вопрос «Откуда вы?» – буду отвечать стесняясь: «Из России». Мол, извините, так получилось… И тут же буду добавлять: «Но я – не мафия».
Да, я никогда не думал, что в моей жизни будет так много того, о чем я никогда не думал. Например, в студенческой общаге, когда в честь победы наших футболистов, стоя под звуки нашего гимна, мы хлебали водку из майонезных банок, я не думал, что когда-нибудь у нас не будет ни сборной, ни гимна…
А когда в стройотряде мы, не зная, как подступиться к нашим девушкам, всю ночь с отмороженными ногами пели у костра «Милая моя, солнышко лесное…», мы не думали, что когда-нибудь можно будет без лишних хлопот заниматься любовью по Интернету, «посылать» друг друга по электронной почте, а Моцарта и Бетховена по нескольку раз в день слушать по телефону – в паузах, пока тебя соединяют с абонентом. Я думаю, сами Моцарт с Бетховеном не думали, что они идеально пишут для будущих телефонных аппаратов. А Чайковский не предполагал, что его «Лебединое озеро» так пригодится потомкам для замены телепрограмм во времена путчей и похорон.
Позже, работая в секретной лаборатории над созданием секретной форсунки для секретного двигателя секретнейшего космического корабля, из которого в Парке культуры недавно сделали ресторан «Буран», я даже не подозревал, что принимаю участие в создании самого секретного ресторана в мире.
Да еще я не думал, что лауреатом Нобелевской премии человек может стать не создавая, а разрушая. Для этого надо разрушить как минимум державу. И тогда есть все шансы получить Нобелевскую премию. Конечно, при жестком условии, что у тебя есть смокинг.
Помню, после работы, сидя в кинотеатре на каком-нибудь западном фильме, я возмущался тем, что наша цензура вырезает из их фильмов те самые места, из-за которых я пришел смотреть их фильм. А по вечерам мы пытались стрельнуть лишний билетик, чтобы попасть хоть в какой-нибудь театр. Пускай даже на откидное место, с которого видно сцену, только если встать на это откидное. Нас приводил в юношески-эротический трепет даже вид сорокалетней пионерки-травести, у которой галстук лежал на груди параллельно полу. Никто из нас не думал тогда, в нашем темном прошлом, что когда-нибудь, в нашем светлом будущем, согласно новым веяниям режиссуры Чайка будет наркоманкой, Отелло – «голубым», Дездемона – его мужиком, из трех сестер две – проститутками, одна представлять секс-меньшинство, а голый король Лир на нудистском пляже через слово станет вскрикивать: «Во, блин, буря разыгралась!»
Еще помню, как на Пасху мы ходили тайком наблюдать за крестным ходом. Я с завистью смотрел на тех, кому даже в то время было во что верить. И никак не думал, что когда-нибудь наши молодые священники станут говорить «о’кей», а за валюту освящать всё и вся согласно установленным ценам, как в меню: бампер у «Жигулей» – 20 долларов, капот у «Волги» – 40 долларов (он больше, на него требуется больший расход святой воды). «А у вас иномарка – с вас 1000 долларов». – «Почему так дорого?» – «Неправославная машина!»
Да, я никогда не думал, что мы проживем две совершенно разные жизни. И тем более не думал, что я, как сатирик, особенно подсоблю этому скоропостижному скачку из периода застоя в период отёка. Поэтому, когда я боролся, как мне казалось, своей беспощадной сатирой за демократию, я, ей-богу, не думал, что демократия в России – это строй, при котором все зависит от одного, главного демократа. Я радовался, как и многие в августе 91-го, грядущим переменам, не предполагая, что у нас не надо говорить «гоп», пока не увидал, во что впрыгнул.
Не думал, что воровство мы будем называть бизнесом, хамство – демократией, предательство – консенсусом, невыдачу денег – сиквестром, войну – зачисткой… А то, что не можем объяснить словами, – харизмой. Словом, которое очень напоминает харю после катаклизма.
Не думал, что самым страшным проклятьем в России будет фраза: «Чтоб твои дети стали шахтерами!» Что дети станут оставлять родителям записки: «Не волнуйтесь, в школе подложили бомбу, ушел смотреть». Не думал, что в московском метро человек с кольцом в ухе может вызвать подозрение у пассажиров: не граната ли у него в организме? И они будут зорко следить, чтобы никто случайно не дернул его за ухо, пока они не выйдут.
Не думал, что еще при нашей жизни молодое поколение, которое выберет пепси, «Макдоналдс» и заботу о тамагочи, будет путать Самсона с «Самсунгом», Рериха с Рюриком, Рембрандта с Риббентропом, а Сару Бернар с сенбернаром. Не думал, что на кассете с фильмом «Три поросенка» будет написано: «Детский боевик», а на ценнике романа «Анна Каренина» – «Эротический триллер». Не думал, что благодаря телепередачам некоторые слова в нашем языке настолько изменят свой первоначальный смысл, что сантехник будет стесняться, предлагая хозяйке поменять прокладки, ибо за такое предложение хозяин может устроить ему зачистку всей его харизмы.
