ХАРЛАН ЭЛЛИСОН
ВРЕМЯ ГЛАЗА
перевод М. Левина
На третьем году смерти я повстречал Пиретту. Совершенно случайно-она жила в комнате на втором этаже, а мне разрешали выходить на первый этаж и в солнечный садик. И таким странным это казалось, что мы встретились вообще, в ту первую, самую важную встречу - она была там с того времени, как ослепла, с 1958 года, а я был один из тех стариков с молодыми лицами, кого пережевал и выплюнул Вьетнам.
В Доме было не так уж неприятно, если, конечно, не замечать высокую стенку вокруг и материнскую заботу миссис Гонди, тем более я знал: когда туман пройдет и мне снова захочется говорить с людьми, меня выпустят.
Но то было делом будущего.
Я не ждал этого дня и не искал убежища от него в надежной размеренности жизни Дома. Я жил призрачной жизнью среди медицинской заботы; мне сказали, что я болен, но я-то знал, что мертв. Какой смысл меня лечить?
А с Пиреттой было по-другому.
Пиретта - фарфоровое личико с голубыми, как мелководье, глазами и постоянно чем-то занятые шевелящиеся руки.
Я уже сказал, что встретил ее случайно. В те времена, которые она называла "Время Глаза", она становилась беспокойной, и однажды смогла ускользнуть от своей мисс Хэзлет.
А я гулял по нижнему коридору, сцепив за спиной руки и глядя под ноги, когда она быстро сбежала по винтовой лестнице.
У этой лестницы я много раз останавливался и глядел, как скребут каждую ее площадку и каждую ступеньку женщины с болезненными лицами. Казалось, что они по этим ступенькам спускаются в ад, заметая за собой следы. Вечно с белыми прямыми волосами, похожими на старое сено, они скребли лестницу с методической жестокостью, ибо это было их последнее занятие вплоть до самой могилы, и терли ее мылом и поливали водой. А я смотрел, как они ступенька за ступенькой сходят в ад.
Но в этот раз там не было поломоек на коленях.
Я слышал, как она идет вдоль стенки, как ее беспокойные пальцы бегут по деревянным панелям, и немедленно почувствовал: слепа.
И эта слепота - не просто потеря зрения.
Что-то в ней было такое, что-то эфемерное, что тут же отозвалось в моем мертвом сердце. Я смотрел, как она плавно спускается, как бы в ритме безмолвной музыки, и моя душа потянулась к ней.
-Могу я вам помочь? - спросил я вежливо издали. Она остановилась и повела головой, как прислушивающаяся полевая мышь.
-Нет, спасибо,-ответила она самым благорасположенным тоном. - Я вполне сама могу о себе позаботиться, благодарю вас. Вон до той особы,-она мотнула головой вверх, откуда пришла, - никак это, похоже, не дойдет.
Она прошла оставшиеся ступеньки и ступила на безворсовую дорожку пола. Там она остановилась и тяжело перевела дыхание, будто только что успешно завершила какое-то трудное и дерзкое предприятие.
- Меня зовут... - начал было я, но она прервала меня, коротко фыркнув, и я закончил: - Меня зовут: "Эй, ты!"
Она очаровательно усмехнулась:
- В именах мало смысла, вы согласны?
В ее голосе звучала такая убежденность, что не согласиться было бы трудно. И я сказал:
- Полагаю, вы правы.
Она еще раз хихикнула и пригладила волосы.
- Несомненно, они куда как бессмысленны.
Очень странная получилась беседа - по нескольким причинам. Во-первых, в ее разговоре была какая-то сложная разорванность, которая все же показалась мне очень рационалистичной; во-вторых, она была первой, с кем я заговорил за все те два года и три месяца, что прожил в Доме.
Я почувствовал родство наших с ней душ и поторопился эту связь закрепить.
- И все-таки, - зашел я с другой стороны, - человеку приходится как-то называть другого человека. - Я набрался храбрости и продолжал:-Особенно...я сглотнул, - если этот другой ему нравится.
Она раздумывала долгую секунду - одна рука попрежнему на стенке, другая на белом пятне горла.
- Если вы настаиваете, - ответила она, подумав, - меня зовут Пиретта.
- Это ваше имя? - спросил я.
- Нет, - ответила она, и я уже знал, что мы будем друзьями.
- Тогда зовите меня Сидни Картон, - высказал я давно подавляемое желание.
- Хорошее имя, если вообще бывают хорошие имена. -Я кивнул. Потом, сообразив, что она не слышит кивка, я каким-то односложнымзвуком выразил, как я доволен тем, что ей оно понравилось.
- Не хотите ли посмотреть сад? - галантно спросил я.
- С вашей стороны это очень мило, - ответила она слегка иронично, - но я, как видите... совсем слепа. Я подхватил ее игру:
- В самом деле? Я, честное слово, не заметил.
Пиретта взяла меня под руку, и мы пошли по коридору к створчатой двери в сад. Я услышал, что кто-то идет по лестнице, и тут же ее пальцы сжались на моей руке.
- Мисс Хэзлет, - выдохнула она. - Выручайте!
Я понял, что она хочет сказать. Ее сторож. Очевидно, ей не разрешается сходить вниз и сиделка сейчас ее разыскивает. Но я не мог допустить расставания теперь, когда я только что ее нашел.
- Доверьтесь мне, - шепнул я, уводя ее в боковой коридор.
Там я заметил чулан для веников и мягко подтолкнул Пиретту в прохладную и влажную темноту. Тихо закрыв за нами дверцу, я стоял так близко к ней, что слышал ее частое поверхностное дыхание. Мне это напомнило Вьетнам, часы перед рассветом, когда даже спящие с дрожью и ужасом ждали того, что должно было произойти. Она была испугана. Я держался близко к ней, хотя и не намеренно, и ее рука обвилась вокруг моего пояса. Мы стояли совсем рядом, и впервые за два года во мне заговорили какие-то чувства; но здесь думать о любви... как это глупо. Я ждал вместе с ней, запутавшись в саргассах противоречивых чувств, а тем временем мисс Хэзлет прошла мимо.
