В Китае говорят: «Если ты не знаешь, куда идешь, зачем тебе туда идти?» В нашем случае можно сказать так: «Если не знаешь, для чего пишешь, зачем пишешь?» Тем более книгу Автору кажется – он знает. Теперь дело за тем, чтоб с ним согласился и читатель. Проявил интерес, прочитал, поверил. И тогда можно признать – книга состоялась.
Нельзя сказать, что автор выпускает в год по книге и это для него рутинная работа. Нет. Книг у него не много. Но эта ему особенно дорога. Потому что выйти в свет ей помогли Ашот и Катя Баблумяны, которым он с любовью посвящает свое произведение.
А поскольку вместе с сыном и невесткой у автора есть столь же любимые дочь, трое внуков, зять, не говоря уже о жене, он надеется, что этот том в его жизни не последний. Тем более если в ходе чтения подтвердится, что автор и в самом деле знает, куда и за чем он идет.
Сергей Баблумян
Академическая успеваемость
Мэтр, как всегда, держался самоуверенно, но с той уверенностью в себе, которая других не тяготит, поскольку изъянов в них не ищет. Так бывает, но не часто: очевидное присутствие чувства собственного достоинства при полном отсутствии чувства собственного превосходства.
За прошедшие десять лет мэтр если и сдал, то самую малость, а хорошее настроение, в котором он пребывал, скрывало даже это. И с чего бы, скажите, быть настроению плохим, когда с детьми и внуками все в порядке, работа ладится, указ Путина о награждении российским орденом уже подписан, а рядом залетный гость, который говорит хорошие слова, и от души. Да еще вечерняя прохлада за дверью.
Дверь выводила на старую ереванскую улицу имени Пушкина, тихую и уютную, что полностью соответствовало духу ресторана «Дол-ма-ма», который здесь же и прописался. Народу в ресторане бывает не много и не мало, а ровно столько, сколько необходимо, чтоб, поедая по-домашнему вкусные кушанья, оказаться в атмосфере, по-еревански раскованной, настраивающей на повседневное и пафосное – в одном бокале.
Выразить почтение мэтру подходили люди, которых трудно причислить к представителям армянского бизнеса, но скорее тяготеющие к ереванской богеме прежних лет.
Современность в ее лучшем виде представлял молодой коллега мэтра. В силу чисто объективных причин он приобрел широкую известность, как в Армении, так и за ее пределами, и, что особенно интересно, известность эта не была скандальной. Будучи человеком думающим, знающим и умеющим, записываться в «буревестники» демократии он не пытался, предпочтя слову дело, благодаря которому в не столь давние времена он занял вторую после президента иерархическую ступеньку в Армении.
Мэтра с коллегой связывали отношения, которые трудно называть товарищескими – из-за значительной разницы в годах. Непросто считать их и деловыми – по причине очевидной душевности в общении, и тем более панибратскими – в силу воспитанности младшего коллеги. Думаю, уместнее говорить о взаимном уважении.
Мэтра я знаю не столь близко, сколь давно. Высокое положение в научной, общественной и, в известном смысле, политической иерархии делает его узнаваемым не только по неизменному стилю в одежде, но и активным действиям, которые в зависимости от перемен в общественном порядке также способны переходить в решительное противодействие. (Не исключено, что этому помогает глубокое понимание механики деформируемых сред – научное направление, в котором мэтр-академик безоговорочный авторитет.)
Те высоты в науке, которые он брал самостоятельно, и та многообразная педагогическая, научная и общественная, деятельность, с которой справляется благодаря академической успеваемости, позволяют жить и получать от жизни по делам. Впрочем, здесь, кажется, уместны слова одного политика: «Я хорошо знаю себе цену – она всегда выше моей зарплаты», но тут вопрос отменяет полная самодостаточность мэтра.
В этом смысле он определенно счастлив. Ибо несчастен тот, кто получает удовольствие с позволения другого индивидуума. Отношение к сковывающим аксессуарам из личного гардероба у него точно такое, как в свое время у Альберта Эйнштейна к носкам: «В юности, – вспоминал Эйнштейн, – я обнаружил, что большой палец ноги рано или поздно проделывает дырку в носке. Поэтому я перестал надевать носки». Свободе движений мэтра мешали галстуки, и он перешел на водолазки.
Внимательный читатель должен бы обратить внимание на то, что все, что говорится о мэтре, говорится в настоящем времени: никаких «учился», «стремился», «молился». Объясняю почему.
Некоторое время назад его фотографию по ошибке поставили в некролог однофамильца, и это позволило потерпевшему сказать, будто он уже частично оплакан. Что в какой-то степени отражало чаяния определенной группы товарищей. Потому как были и остаются люди, которые мэтра ненавидят (а можно ли любить того, кто для тебя недосягаем?), но он этим гордится, утверждая, что иное их отношение его бы только оскорбило.
Что делает человек, оказавшись в положении мэтра, но не являясь им по сути? Правильно. Он сильно обижается (возможно, очень сильно), требует опровержений, грозит кому надо судом и осыпает кого не надо проклятьями.