16 февраля 1919 года в Одессе, в доме Попудова на Пушкинской улице, умирала женщина.
Она была молода – двадцать шесть лет.
Она была очень красива – темнокудрая, с большими лучистыми глазами и совершенно ангельским личиком.
Она была счастлива в браке. Правда, сейчас муж ее был далеко – так далеко! – и не знал даже, что она умирает… Но мать и сестры сидели у ее постели, а в соседней комнате тихо плакала ее дочка.
Она была всеми любима. Действительно – всеми. Под окнами дома уже несколько дней и ночей стояла темная, скорбная, недвижная толпа. Согревались у костров. Тихо переговаривались. Очень тихо – чтобы не тревожить больную.
Она знала, конечно, об их присутствии там, за окнами. Ей сказали об этом мать и сестра. И она была бесконечно благодарна всем этим незнакомым людям за их любовь – настоящую любовь, которая одинаково сильно проявляется «и в горе, и в радости, и в болезни, и в скорби»… Она была благодарна им за их любовь и очень сожалела о том, что покидает их навсегда и никогда уже не сможет по-настоящему их отблагодарить и порадовать.
Она сознавала, что умирает.
Она болела восемь дней, и ей становилось все хуже и хуже. Боль в груди, удушье и жар, страшный жар, буквально сжигавший ее изнутри… Она то впадала в забытье и бредила, то вдруг приходила в себя, звала мать, сестру, дочерей – чтобы благословить, попрощаться. Вспоминала мужа, и глаза ее, сухо блестевшие от жара, наполнялись слезами:
– Володя, верно, там, в Москве, и не чувствует, что я умираю!
– Ну, что ты, деточка, что ты! Не говори так, ты будешь жить! – глухим от усталости и слез голосом отвечала ей мать.
Но она упорно просила позвать священника. Хотела исповедоваться, причаститься перед смертью. Всю жизнь она была доброй христианкой – честной, целомудренной, смиренной, любящей. Нет, не то чтобы она старалась жить так, исходя из религиозных принципов, нет, она не старалась, она просто так жила, для нее это было естественно, это исходило из самой природы ее существа – доброта, честность… И – искренняя, детская вера. Потому и умереть она теперь хотела по-христиански – с божьим благословением, смиренно принимая свою участь. Умереть по-христиански – раз уж Господь так рассудил, что нельзя ей пожить подольше…
Смеркалось, синие тени ползли по снегу, становилось холоднее, но толпа не редела, а, напротив, разрасталась, заполняя соборную площадь. Усилена была и выставленная возле дома охрана. В восемь часов вечера из подъезда вышел какой-то человек и что-то очень тихо сказал начальнику охраны. Тихо – никто не расслышал, – но все увидели, как охранники снимают с голов форменные фуражки.
– Умерла! – пронеслось по толпе.
Мгновение все молчали, а потом разом зашумели, заговорили, заплакали…
Умерла!
Вера Холодная умерла!
Такая красавица! Такая актриса! Такая звезда закатилась! Как же теперь они – без нее? Как теперь без нее – кино? Быть может, теперь и вовсе никакого кино не будет?!
…Будет. Но уже не такое. Такого кино не будет уже никогда.
Как не будет никогда уже в России такой актрисы.
Такой звезды.
Во всяком случае, сегодня, спустя восемьдесят лет после ее смерти, мы можем сказать: такой больше не было. Были другие. Возможно, более великие и более актрисы, но никого из них не любили так поистине всенародно, так возвышенно, так поэтично, как любили Веру Холодную.
Она была первая русская звезда, и она же – единственная настоящая звезда отечественного кино.
Она пробыла на экране всего три года. Она снялась больше чем в пятидесяти фильмах – из них дошло до нас всего пять, и даже не все названия ее фильмов сохранились, так что полную фильмографию Веры Холодной составить не представляется возможности. Говорят, от пятидесяти до восьмидесяти фильмов. За три года работы…
Жития ее было 26 лет, 6 месяцев и 7 дней.
