Ровно в полночь, когда вокзальные часы её отобьют, в Ротонде оживает магнитный замок. Он пищит, а за его писком следует скрип петель. Во двор выходит женщина в белом. Она смотрит (точнее — пытается) сквозь дома, туда, где просыпается Нева. Она откладывает весло; от движения сыпется известняк, и всё её тело перерождается. Пропадают выбоины времени, в глазах появляется блеск, и огромные, похожие на стеклянные бочки фонари отражаются в них, дрожа оранжевым огнём. Нева встаёт, её известняковая одежда падает к ногам. Войдя внутрь своей колонны, она поднимается по винтовой лестнице до смотровой площадки. Встав на самом верху, она вытягивает вверх руки, потом разводит их в стороны и резко хлопает в ладоши.
Порождённые хлопком, волны растекаются по асфальту. Вздрагивает мост, и из-под него опасливо выглядывают плотоядные купалы; фонарщики на мосту съёживаются, сжимая головы в длинных, тонких пальцах, измазанных смолой; вздрагивает дворец, и Дворцовая площадь вздрагивает. Волна идёт дальше, и вот она доходит до вокзала, врезается в стелу со звездой на конце. До самых корней города, до тёмных крысиных царств, до тоннелей, по которым, выбиваясь из сил, спешат последние поезда, проникает волна; она пробуждает древних духов города, и вот уже весь город дрожит.
Дрожание асфальта пробуждает дремлющих на нём людей-призраков. Днём они вызывают у прохожих отвращение и стыд своим видом и запахом, но по ночам они преображаются. Нет уже тех оплывших от алкоголя и отчаяния лиц; нет вечно ругающихся и жалующихся ртов; нет лохмотьев, отвратительно пахнущих, и рваной обуви. Они превращаются в чёрных крыс. Стекаясь со всей округи к станции метро, образуется полчище и начинает марш к призвавшей Неве.
От фрагмента карты с красной стрелкой «Вы здесь», мимо киоска с надписью «Пресса», мимо «Стокмана», сонно мерцающего за колоннами, и дальше, дальше по отшатывающейся от них мостовой; мимо точек быстрого питания, застывших летних кафе, грязно-желтых домов и арок, в глубинах которых застывают люди, столбиков с висящими цепями; через зебры дорожных переходов, вытертые шинами посредине. Останавливаются машины и перестают мерцать окна, когда полчище чёрным потоком проносится мимо; в свете фонарей жухнут цветы на фонарных столбах, бледнеют рекламные щиты, светящиеся вывески стараются не отсвечивать.
Вот позади остаётся нелепое кафе «Счастье» и уютный балкон ресторана, утыканный квадратными зонтиками; поток ускоряется. Остаётся позади мост, который не отпускает со своих углов людей с конями, Екатерининский сад, из центра которого Екатерина, в окружении фаворитов, приветствует жезлом чёрные спины; площадка с вращающимся днём каменным шаром, рядом с которым дети так любят играться с фонтанами, брызгаясь звонкими струями в прохожих. Полчище проносится через подземный переход, где слепыми заграждениями шуршат по бокам крыс лавки сувениров. Большой Гостиный двор, часы на башне, стойки для картин, используемых днём уличными художниками, кочерга Казанского собора, гордый Кутузов и Барклай, замахивающийся на Гоголя, нескромно стоящего вдалеке, мост через Мойку, и дальше, дальше…
…До конца проспекта, где вслед потоку глядят чёрные манекены без лиц. Через площадь, к мосту с фонарщиками и купалами, к Неве! Она урчит низким голосом, созерцая полчище, окружившее колонну. Крысы задирают носы и молча ждут, водя в стоячем, липком воздухе усами. Асфальт дрожит.
Нева снова разводит руки и хлопает в ладоши. Содрогающийся воздух придавливает чёрных существ к асфальту; дрожь проникает в их тела, и они внезапно замечают друг друга. Оскалившись, они кидаются в бой. Воздух заполняется шелестом шерсти, скрежетом коготков, визгом маленьких ртов. Двадцать минут или более продолжается бойня, а потом всё стихает, и в воздухе остаётся только свистящий смех Невы. А потом стихает и он. Нева спускается вниз, и её лицо, превращающееся в истёртое временем изваяние, излучает удовлетворённость.
Женщина в белом, стоящая посреди двора с закрытым руками лицом, плачет. Потом она вытирает лицо от слёз и говорит: «Однажды я смогу увидеть тебя. Дома уже сдвинулись в сторону»; поворачивается и уходит обратно в подъезд, на этот раз прямо сквозь дверь. Асфальт успокаивается. По улице Гороховой проезжает машина, поливающая дорогу. В машине — ты. Тебе кажется, что дома становятся меньше. Ты каждое утро бодр и весел. Ты каждый раз удивляешься, что от асфальта по утрам идёт пар.
