КЛАССИЧЕСКАЯ ЭТИКА АБСОЛЮТА
(вместо предисловия)
Переход к веку XX был вместе с тем временем глубочайшего, небывалого исторического разлома, определившего далеко вперед, вплоть до дня сегодняшнего, новые пути жизни. Господствовало состояние, насыщенное жгучими противоречиями, в хаотических сочетаниях разнородных социально–культурных феноменов. Во всем этом бурном процессе отчетливо просматривается одна нить, проходящая духовным лейтмотивом через все политические, социальные, культурные изменения, нравственные искания смыслообразующих основ человеческого бытия. Эти искания и породили высокие, сияющие благородством и мужеством идеи и подготовили условия появления будущих «чудищ» общественной. жизни, тех духовно–нравственных падений, от которых ужаснулись последующие поколения.
Парадоксальность переломных эпох состоит в том, что все многообразие, многоцветье их идей, ценностей и идеалов «имеет историческое право на существование» (К. Маркс) не только в рамках этих эпох. Ведь каждая такая идея или ценность выражает существеннейшую черту, потребность, тенденцию исторического развития. Выражает, как правило, односторонне, зато — оригинально и глубоко. Переломная эпоха проходит — одни из этих идей и ценностей побеждают, другие оказываются отброшенными или полузабытыми. Но наступает такой исторический момент, когда новые поколения людей с изумлением открывают для себя подлинный смысл этих духовных прозрений. Даже то, что ранее, в пору непримиримой идеологической борьбы, третировалось и отбрасывалось как реакционное и неверное, предстает как содержащее в ряде своих аспектов глубокий и непреходящий смысл.
Именно так произошло с противоречивым комплексом идей и ценностей, выдвинутых в революционную эпоху первой четверти нашего столетия в России. Наряду с могучей волной революционных идей и настроений, социалистических идеалов и представлений о справедливости в это же время появляются оригинальные и по–своему ценные концепции, разрабатывавшиеся на иных идейно–нравственных основах — целой плеядой глубоких мыслителей. Неприятие революции в ее реальном течении, даже просто антиреволюционность обрекли многих из этих мыслителей и их учения на поражение. Судьба их самих была тяжкой, а оценка их мыслей неоправданно приниженной. Оказавшись в эмиграции, они продолжали
5
творить, но на родине их идеи были полузабыты или, в силу политических запретов, неизвестны. А ведь речь идет о таких «звездах первой величины» на мировом духовном небосклоне, каким был, например, Н. А. Бердяев. Среди них особое место принадлежит этику и философу Николаю Онуфриевичу Лосскому (1870–1965), крупнейшему представителю интуитивистского персонализма в России. По своему духовному складу он был ближе всего к тем, кто стремился пересоздать русское христианство на новый лад, пытаясь восстановить утрачиваемый религией авторитет (В. С. Соловьев, С. Н. Булгаков, Д. С. Мережковский и другие). Было бы наивно не видеть реальных политических причин неприятия идей этих мыслителей в то время: всплеск морального энтузиазма, который срастался у активной части народа с революционной борьбой, они волей–неволей, объективно направляли в религиозное русло, где в конечном счете затушевывались реальные социальные противоречия. А ведь именно эти противоречия и интенсифицировали нравственные процессы в душах миллионов людей, просыпавшихся от многовековой спячки, рвущих многочисленные, в том числе и религиозные, путы и привычную рутину повседневного, суетного существования. Однако сводить все оценки творчества данных мыслителей только к этому, говоря современным языком, «исторически конъюнктурному» моменту, было бы не только неверно, но и не простительно для дела обогащения народной культуры (в том числе и послереволюционной). Политическая антиреволюционность (впрочем, как и самая что ни на есть «ура–революционность»), безусловно, не конечный и единственный оселок, на котором можно испытывать вклад в общечеловеческую сокровищницу ценностей. В реальной жизни, в «двуликом Янусе» хитроумной истории все обстоит не столь просто и однозначно. Кроме того, было бы упрощением рассматривать религиозную идею как простое заблуждение и невежество. Заблуждение заблуждению рознь. Это заблуждение не личное, а, говоря словами Маркса, всемирноисторическое. Более того, те пласты народной веры, которые за сотни лет вобрала в себя религия и которые играли разнообразную и важнейшую роль в процессе жизнедеятельности людей, нельзя просто третировать, подходя к ним с заранее составленными, жесткими прокрустовыми мерками. Религия — особенно в своих морально–этических аспектах — настолько проросла живым человеческим чувством, в ней аккумулировалось столько упований, радостей и страданий, она в такой значительной степени стала оперативным каноном повседневного сострадательного поведения, настолько срослась с рядом общечеловеческих взаимоотношений, что никакой самый тонкий хирургический инструмент не сумел бы отделить в ней надежду и веру мнимую от надежды и веры подлинной.
Когда в переломные революционные эпохи религиозные идеи оттесняются с переднего края, что, собственно говоря, выступает на первый план? Ответ напрашивается конечно же сам собой:
