С этой высоты лес был как пышная пятнистая пена, как огромная, на весь мир, рыхлая губка, как животное, которое затаилось когда-то в ожидании, а потом заснуло и поросло грубым мхом. Как бесформенная маска, скрывающая лицо, которое никто ещё никогда не видел.
Леонид Андреевич сбросил шлёпанцы и сел, свесив босые ноги в пропасть. Ему показалось, что пятки сразу стали влажными, словно он и в самом деле погрузил их в тёплый лиловатый туман, скопившийся в тени под утёсом. Он достал из кармана камешки и аккуратно разложил их возле себя, а потом выбрал самый маленький и тихонько бросил его вниз, в живое и молчаливое, в спящее, в равнодушное и глотающее навсегда, и белая искра погасла, и ничего не произошло — никакие глаза не приоткрылись, чтобы взглянуть на него. Тогда он бросил второй камешек.
— Так это вы гремели сегодня у меня под окнами, — сказал Турнен.
Леонид Андреевич скосил глаз и увидел ноги Турнена в мягких сандалиях.
— Доброе утро, Тойво, — сказал он. — Да, это был я. Очень твёрдый камень попался. Я вас разбудил?
Турнен придвинулся к обрыву, осторожно заглянул вниз и сейчас же отступил.
— Кошмар, — сказал он. — Как вы можете так сидеть?
— Как?
— Да вот так. Здесь два километра. — Турнен присел на корточки. — Даже дух захватило, — сказал он.
Леонид Андреевич нагнулся и посмотрел через раздвинутые колени.
— Не знаю, — сказал он. — Понимаете, Тойво, я человек вообще боязливый, но вот чего не боюсь, того не боюсь… Неужели я вас разбудил? По-моему, вы уже не спали, я даже немножко надеялся, что вы выйдете…
— А босиком почему? — спросил Турнен. — Так надо?
— Иначе нельзя. Я вчера уронил туда правую туфлю и решил, что впредь всегда буду сидеть босиком. — Он снова поглядел вниз. — Вон она лежит. Сейчас я в неё камушком…
Он бросил камушек и сел по-турецки.
— Да не шевелитесь вы, ради бога, — сказал Турнен нервно. — И лучше вообще отодвиньтесь. На вас смотреть страшно.
Леонид Андреевич послушно отодвинулся.
— Ровно в семь, — сообщил он, — под утёсом выступает туман. А ровно в семь часов сорок минут туман исчезает. Я заметил по часам. Интересно, правда?
— Это не туман, — сказал Турнен сквозь зубы.
— Я знаю, — сказал Леонид Андреевич. — Вы скоро уезжаете?
— Нет, — сказал Турнен сквозь зубы. — Мы уезжаем не скоро. Мы уезжаем через два дня. Через — два — дня… — сказал он с расстановкой. — Повторить?
— Сегодня я спросил вас в первый раз, — кротко сказал Леонид Андреевич.
— И больше не спрашивайте, — сказал Турнен. — Хотя бы сегодня.
— Не буду, — сказал Леонид Андреевич.
Турнен посмотрел на него.
— Я надеюсь, вы не обиделись?
— Ну что вы, Тойво…
— А вы тоже не любите охоту?
— Терпеть я её не могу.
Турнен опустил глаза.
— Что бы вы делали на моём месте? — спросил он.
— На вашем месте? Ну что бы я делал… Ходил бы за женой по лесу и носил бы её… этот… ружьё… и разные огнеприпасы.
— А вам не кажется, что это было бы глупо?
— Зато спокойно. Мне нравится, когда спокойно.
Турнен поджал губы и покачал головой.
— Она не выносит, когда я таскаюсь следом. Она раздражается, нервничает, всё время промахивается. И егеря злятся… Так что я предпочитаю оставаться. В конце концов, можно представить себе, что это даже полезно… Здоровое волнение, этакое взбадривание…
— Действительно, — сказал Леонид Андреевич, — как это мне сразу не пришло в голову? Все эти наши страхи — просто нормальная функция застоявшегося воображения… Ведь что такое этот лес? А?
— Да, — сказал Турнен. — Что он, собственно, такое?
— Ну, тахорги… Ну, туман, который, правда, не туман… Смешно!
— Какие-то там блуждающие болота, — проговорил Турнен, усмехаясь.
— Насекомые! — сказал Леонид Андреевич и поднял палец. — Вот насекомые — это действительно неприятно.
— Ну, разве что насекомые…
— Да. Так что, я думаю, мы совершенно напрасно беспокоимся.
— Слушайте, Горбовский, — сказал Турнен, — почему-то, когда я разговариваю с вами, мне всегда кажется, что вы надо мною издеваетесь.
Леонид Андреевич поднял брови.
— Странно, — сказал он. — Честное слово, я действительно думаю, что мы с вами напрасно беспокоимся.
Они помолчали.
— Я беспокоюсь о своей жене, — сказал Турнен. — А вот о чём беспокоитесь вы, Горбовский?
— Я? Кто вам сказал, что я беспокоюсь?
— Вы всё время говорите «мы с вами»…
— А-а… Ну, это просто… Вы только не подумайте, что я тоже беспокоюсь за вашу жену. Если бы вы видели, как она на двести шагов…
— Я видел, — сказал Турнен.
— И я тоже видел. Поэтому я нисколько за неё не беспокоюсь.
Он замолчал. Турнен подождал немного и спросил:
— Всё?
— Что — всё?
— Больше вы ничего мне не скажете?
— Н-ничего.
— Тогда пойдёмте завтракать, — сказал Турнен, поднимаясь.
Леонид Андреевич тоже поднялся и запрыгал на одной ноге, натягивая шлёпанец.
— Ох, — сказал Турнен. — Да отойдите же вы от края!
— Уже всё, — сказал Леонид Андреевич, притопывая. — Сейчас отойду.
Он последний раз посмотрел на лес, на плоские пористые пласты его у самого горизонта, на его застывшее грозовое кипение, на липкую паутину тумана в тени утёса.
— Хотите бросить камушек? — сказал он, не оборачиваясь.
— Что?
— Бросьте туда камушек.
