Эта мысль не давала Геннадию покоя уже несколько месяцев. С тех пор, как он почти случайно узнал, что его соседка по коммунальной квартире в своих двух комнатах прописана одна.
Вообще-то она жила с сыном — четырнадцатилетним Рустамом, и оплачивали коммунальные услуги они почти поровну, — разница была небольшой. Но однажды Геннадий, доставая из почтового ящика счета об оплате, скользнул взглядом по соседскому и удивился: счет Ренаты был намного меньше. Выяснять, что, да почему, Геннадий, конечно, никуда не пошел, но любопытство все же поселилось в нем.
Вскоре у него появились свои дела в бухгалтерии ЖЭКа, и он вспомнил о соседском счете.
— Ох, уж эти соседи, так и норовят в чужой счет заглянуть… — полная добродушная бухгалтерша плюхнула на стол огромного формата сшитые ведомости и стала их листать.
— Но мы раньше практически одинаково платили, — возразил Геннадий. — Нас с женой двое, и соседка с сыном живут вдвоем. Может быть, здесь какая-нибудь ошибка?
— Какая квартира-то?.. Фамилия?.. — бухгалтерша, ловко скользя линейкой по странице, искала нужные сведения. — А потому меньше с нее берут, товарищ дорогой, — вдруг отчеканила она, — что прописана ваша соседка одна!
— Как одна? — удивился Геннадий. — А сын?
— А сын не прописан! Выписала она сына!
— Вот как? — у Геннадия тут же вразнобой заработали мысли, можно ли этот факт как-то использовать для себя. — В таком случае… нельзя ли как-нибудь… у нее одну комнату… — Геннадий подыскивал нужное слово, — …отсудить? А то получается, у нас с женой одна четырнадцатиметровая на двоих, а у нее две изолированные — тридцать метров — на одну.
— Это вам не советские времена, — рассмеялась бухгалтерша. — Теперь живи один хоть в ста метрах, только плати за них исправно. А если ваша соседка… — бухгалтерша еще раз заглянула в ведомости, — …свои комнаты приватизирует, то они вообще перейдут в ее собственность. Попробуйте договориться с ней по-хорошему, может, она вам уступит. — И добродушная бухгалтерша захлопнула свой манускрипт, давая понять, что разговор окончен.
Полученная информация не давала Геннадию покоя всю обратную дорогу домой.
«Значит, Рустамчика своего к бабке прописала… — размышлял он. — У бабки однокомнатный кооператив, а та на ладан дышит. Для подстраховки, так сказать: у бабки-то еще есть сын-пьяница, вот они боятся, что тот претендовать на материну квартиру станет… Интересно…»
Что-то смутное бродило в мыслях Геннадия, будто тяжелые мельничные жернова перемалывали полученную информацию.
«Вот ведь зараза какая!» — не выдержав, обругал он соседку. Здесь у нее тридцать метров, да бабкина квартира к ней перейдет. А они с Тамарой ютятся в четырнадцати метрах, и пока никаких перспектив. Из-за этого и ребенка не заводят. А пора бы: Тамаре тридцать скоро.
Геннадий вошел в полутемный подъезд с разрушенной дверью, с вечной вонью, поднимающейся из затопленного подвала. Раздражение все больше охватывало его.
«Договоритесь по-хорошему… “уступит”… — вспоминал он разговор с бухгалтершей. — Уступит, как же! Удавится скорей, чем добровольно уступит. Своего Рустамчика содержит как принца Уэльского — в отдельной комнате со своим телевизором. Да к себе хахалей водит. Ни за что не уступит».
Геннадий всё выше поднимался по крутой лестнице, привычно морщась от вони: мало того, что несет гнилью из подвала, еще эти сердобольные хозяйки кошек поразвели — вон возлегают на батареях и подоконниках, как драные диванные подушки. Передавить бы всех.
На черную лестницу выходило только пять квартир, — жильцы остальных квартир пользовались парадной. Там был лифт, а лестница — светлая, широкая; большие окна.
Кто купит их квартиру с их «удобствами»? Стоит покупателю хоть раз подняться по их лестнице на их пятый, как пропадет всё желание. Вход со двора, окна во двор-колодец — обычная питерская трущоба.
Геннадий вошел в тесную прихожую, включил свет. Его настроение, пока он поднимался по лестнице, окончательно испортилось. Раздражала каждая мелочь. Даже то, что Тамары опять нет дома, и он должен сам разогревать себе обед.
Как ему всё надоело! Эта коммуналка, теснота, обеды в комнате, горластая соседка со своим дебильным сынком. Порядочных гостей невозможно пригласить. Жену он любит, очень любит, но когда трешься с ней лицом к лицу в ограниченном пространстве, бывает, ночью к ней уже не тянет.
Но, что ни говори, жена у него красивая. Статная, с густыми черными волосами, — ее предки откуда-то из Грузии. С тех пор, как устроилась работать в фирму, дома почти не бывает, приходит поздно. Им нужны деньги, много денег. Им нужна отдельная квартира. Им нужен ребенок. Сначала нужно решить вопрос с квартирой. Заводить ребенка в этой трущобе немыслимо. У них с Тамарой давно всё обдумано. Геннадий тоже хорошо стал зарабатывать — крутится. У него свой маленький бизнес. И он сделает все, чтобы их планы сбылись как можно скорее.
Геннадий почувствовал, что проголодался, — вышел на кухню. Буркнул приветствие хлопотавшей у плиты соседке. Сейчас она ему показалась особенно отвратительной, будто это она была во всем виновата. Виновата, что вместо жены он почти каждый вечер должен лицезреть ее физиономию, слышать ее голос.
