Ой, Вася! Ты, что ль? Вась! Залезай скорей в копну.
Только обещай, Вася, что не будешь меня своими ручищами бесстыжими лапать сразу. Васька, ну давай помечтаем сначала… Смотри, сколько звезд на небе. Хорошенькие все, маленькие, как наши колхозные яблоки. Вася, убери руки, слышь, всю блузку замацкал. Никогда больше к тебе в копну не приду. Правда. Клянусь. Хоть век мне с председателем в лодке не кататься… Васька, перестань.
Кстати, Федька, который вчера вот тут, на твоем месте сидел, вот Федька говорит, что лет через двадцать, Васьк (мечтатель он!), лет через двадцать уже, при коммунизме, денег не будет. А до Марса трамваи ходить будут прямо из нашего колхоза, от коровника. Романтик он все-таки, Вась, не то что ты — только об одном и думаешь. Убери руки, слышь? Сиди, быстро мечтай, кому сказала!
Кстати, ты почему план не выполнил? Золотые ведь руки у тебя, Вась (щекотно!), а план не выполнил. Ну какой же ты нетерпеливый, Васька, как наш мерин мохнорылый! В последний раз говорю: убери руки, а то протянешь ноги. Ты же знаешь, я ударница. Васька, тресну, в партию по частям принимать будут. Работать сможешь только в красном уголке бюстом Мересьева.
Кстати, о бюсте… Васька, ты Тамаркину грудь видел? Ну что ты задрожал, как трактор на колдобине? А я завидую ей: вот это грудь! Сколько ж на такой груди орденов уместиться может! А на моей вот — только значок ГГО.
Васька, ты смотреть смотри, а руками святое-то не лапай. Что святое? Значок — святое! А это — не значок и не святое. Убери руки, они у тебя хоть золотые, а холодные, как ноги у нашего фельдшера. Откуда про фельдшера знаю? Тамарка рассказывала. Так что положи быстро свои беспартийные грабли на колени. Да не ко мне на колени, а к себе. Вот так и сиди, как сфинкс в копне. Сфинкс — это такое животное, Вась. Наш агроном на него похож, когда на работе спит с открытыми глазами.
Васька, ну что ты все время молчишь, как глухонемой, да дышишь, как лошадь пожарная во время тревоги?
Скажи, Вась, честно, вот глядя мне в глаза: вот ты бы хотел?.. Нет, не это. Это я знаю, что ты бы всегда хотел. А птицей хотел бы стать?
А Федька хотел бы. Он мне сам сказал: «Хотел бы я, Наташа, стать птицей, взлететь высоко-высоко, а оттуда камнем вниз и прямо нашему председателю на голову! И чтобы вдребезги!»
Васька, Васька, Васька, прекрати! Вася, Вася, Вася, Вася, Василек ты мой… Вот за что я тебя люблю: за то, что ты все равно своего всегда добьешься. Не то что Федька — до утра про звезды треплется.
Прошло пятнадцать лет.
— Вась, а Вась, ну что ты, как только спать ложимся, сразу к стенке отворачиваешься? Что я тебе, снотворное, что ли? Повернись, слышь, повернись. Нашей дочурке братик нужен. Ну что ты там молча грязным пальцем в обоях ковыряешь?
Ну хорошо, ну не хочешь сына, давай поговорим о чем-нибудь. Жизнь ведь проходит, Вась, а ты все молчишь.
Федька с Тамаркой до утра о Феллини треплются, об Мандельштампе тоже. Тициана вслух читают…
Вась, Вася… Ты хоть знаешь, что такое «Феллини»? Запчасти или макароны? И я не знаю Феллини… Фильку кривого знаю. Темнота мы с тобой, Вась.
Повернись, слышь, давай хоть помечтаем о чем-нибудь возвышенном. Например, о том, как мы тебе пижаму купим! Выходную, да, Вась?.. Как у нашего председателя, слышь. Будешь в ней по субботам в клуб на танцы ходить. А мне, Вась, колготки… Представляешь? В городе два чулка вместе сшили, слышь? Ага, перчатки для ног получились, слышь? Ой, еще я мечтаю на спальный гарнитур в очередь… Французский, белый, как у Тамарки… Называется какая-то ночь — Варфоломеевская, что ли. Ага, и тебе — зимнюю шапку.
Ой, Вась, представляю: лежишь ты в белом спальном гарнитуре, в шапке…
Что молчишь, Вась? Жизнь, говорю, проходит. Повернись, слышь, не трону. Клянусь, не трону! Клянусь самым дорогим, что у тебя есть: нет, не этим, а велосипедом твоим. Зато, если повернешься, жвачки дам пожевать. Слышь, Федька из Италии одну штучку привез, теперь всем пожевать дает. Сегодня наша с тобой, седьмая, очередь. Только, Вась, ты ее, как в прошлый раз, не глотай. Слышь, еще агроном после нас жевать будет.
Тамарка, кстати, на агронома — слыхал? — в партком написала, что он ее обозвал «свиноматкой в сарафане». Ага… А парторг, как всегда, не посмотрел и резолюцию наложил: «Согласен».
Васька, чего сопишь? Правда, заснул? Проснись! Поехали в Италию. В Риме в Лувр зайдем. Поглядим на пирамиду этого, Херопса, что ли. Ну хорошо, ну не хочешь в Италию — давай хоть в Москву съездим, Вась. На Кремль взглянем, в павильон космонавтики зайдем, на эту статую знаменитую поглядим — «Мосфильм» называется. Помнишь, где он к ней молотом тянется, а она ему — серпом…
Эх, Вася, Вася… Вроде ты и заснул. А я ведь ради тебя новую ночную рубашку купила. Федька говорит: к лицу. А по-моему — сплошной срам, Вась. Все вываливается, как тесто из кастрюли. Точь-в-точь как в том журнале бесстыжем. Помнишь, что фельдшер показывал? Помнишь, там у одной платье на босу грудь, юбка-декольте и трусики-невидимки? Помнишь, Вась?
Вась, Вась, ты чего зашевелился? Вась, ты чего, вспомнил, что ли? Васьк, ты куда полез? Вась? Вась? Ожил! Родной мой! А я уж думала, ты у меня совсем как арбуз перезрелый: пузо растет, а хвостик сохнет.
