Павел Нилин
У самой Волги
Все эти дни бабушка Надя то и дело выбегала на шоссе и, часами простаивая на пронзительном ветру, все ждала, не появится ли та машина. Но машины шли и шли, тысячи машин проходили мимо, а той, главной, на которой должен был приехать Петя, не было.
Наконец, однажды утром, когда бабушка снова собралась на шоссе и суетливо искала варежки, кои опять куда-то затащил котенок, дедушка Ерофей Кузьмич сказал:
- Сядь! Ты чего, простудиться хочешь? Когда приедет, тогда и приедет. А бегать взад-вперед не надо. Не молоденькая.
И бабушка покорилась, присела, стала расстегивать шубейку.
И вот только она раскуталась и сняла пуховый платок, на тропинке, ведущей к их домику, среди белоснежных сугробов, появился молодой человек в черной шинели, подпоясанной ремнем с блестящей пряжкой, и в черном же, не по сезону легком картузе. В одной руке он нес чемодан, а другой все время притрагивался к ушам, желая, должно быть, защитить их от ветра.
Дедушка, выглянув в окно, внимательно посмотрел на паренька, однако с места не сдвинулся и бабушке ничего не сказал. Мало ли тут всякого народа появилось в последнее время! Идут и едут тысячи людей. Дело-то вон какое громадное развивается!
В дверь постучали. Бабушка кинулась открывать и в ту же секунду отпрянула, увидев в облаке морозного пара незнакомого молодого человека.
- Полыхаевы тут живут? - спросил молодой человек.
- Петенька! - закричала бабушка и заплакала, засуетилась. - Петенька... Анфисины глаза... Как есть Анфисины...
Помогая внуку раздеваться, снимая с него холодную шинель, она нашла еще, что рот и нос у него отцовский, Васин, и, целуя его в горящие с мороза щеки, продолжала плакать.
А дедушка Ерофей Кузьмич только сказал, чуть нахмурившись:
- Чего это в картузе-то щеголяешь по такой погоде? Шапки-то нету, что ли? Пропил?
- Что вы, дедушка, я и непьющий вовсе! - улыбнулся Петя. - В фуражке я привык при всякой погоде. Волосы, говорят, лучше растут, когда зимой ходишь в фуражке. А шапка у меня в чемодане...
- Весь в отца, - уже смеялась, утирая слезы, бабушка. - Вася-то ведь был такой же аккуратист и щеголь. Только глаза Анфисины. Ее глаза... Да ты снимай, скорее снимай сапожки-то! Ведь зазяб, наверно, весь зазяб. - И толкнула внука к табуретке, чтобы помочь ему снять сапоги. - Сапоги-то, смотри, прямо как железные сделались на морозе. В валенках бы надо ходить...
- В сапогах как-то легче, веселей. А валенки у меня к чемодану привязаны, - сказал внук и пошел в шерстяных носках по глянцевитому, охрой покрашенному полу.
Бабушка сейчас же усадила его к жарко натопленной печке и стала собирать на стол всякую еду, приготовленную к приезду внука.
- Мы ведь тебя, Петенька, уже вторую неделю ждем, после письма...
Бабушка хлопотала вокруг стола и торопилась, словно боялась опоздать. "Да уйди ты, дьявол!" - сердилась она на котенка, цеплявшегося за подол.
А дедушка Ерофей Кузьмич молчаливо осматривал внука, не решив еще, должно быть, окончательно, как ему следует относиться к этому, в сущности, мало знакомому пареньку.
- Ведь ты писал, что приедешь к девятнадцатому, а сегодня у нас, гляди, тридцатое, воскресенье, - сказал дедушка и сорвал листок с календаря. Где же это ты задержался так?
- Видите ли, какое дело, - стал, солидно кашлянув в руку, объяснять внук, - я просился, конечно, в Сталинград, и мне выписали документы. А потом, оказывается, сюда уже послали наших учеников. И товарищ Антонов говорит: "Поезжай в Куйбышев. Это, говорит, тоже великая стройка, и разницы я не вижу. Или, если хочешь, пошлем тебя в Среднюю Азию". Я говорю: "Для меня все-таки есть некоторая разница, потому что Сталинград мой город, где я родился, и у меня там были отец и мать". Он говорит: "Ты не разводи тут сентиментальности. Мало ли у кого где родители жили, а сейчас мы действуем по плану. И ты не забывай, что ты комсомолец". Я тогда пошел к товарищу Самсонову. Он вызвал к себе Антонова и сказал: "Надо уважить просьбу товарища Полыхаева, и нечего тут дурака валять! Пусть Полыхаев едет в Сталинград". Из-за этого я и задержался. А специальность у меня получается такая, что я свободно мог поехать и в Куйбышев, и в Среднюю Азию, и куда угодно...
- А какая у тебя специальность?
- Приобретаю специальность по бетону.
Этот ответ понравился дедушке. Не "получил специальность", не "имею специальность", а "приобретаю". Вот именно.
Старый каменщик, сложивший за свою жизнь не один десяток домов, он считал, что настоящую специальность приобретают на протяжении всей жизни.
Внук, похоже, неглупый паренек. И деловой.
Дедушка внимательно осмотрел уже застланный белой скатертью и уставленный закусками стол, заметил бутылку наливки и, как всегда, строго сказал бабушке:
- Ты для чего это, Надея, наливку-то поставила? Кто ее тут пить будет? А? Ты нам лучше белой хотя бы поллитровочку достань... Как мужчинам...
- Пожалуйста, - сказала бабушка. - Но ты ведь, Ерофей Кузьмич, не пьешь, и Петеньке, пожалуй, еще рановато...
- Ничего, - сказал дедушка, - со свиданием можно. И тем более с морозца.
Из угловой комнаты вышли две молоденькие девушки, жилички Полыхаевых. Геодезистки.
