В числе прочих премудростей мира сего Кебле Салману из Бузбулака известна была та простая истина, что стоит человеку умыться в роднике, освежить прохладной водой лицо и руки, как на душе сразу становится легче, и мысли в голове проясняются. И когда у Кебле Салмана что-нибудь не ладилось или он окончательно выбивался из сил, он обязательно шел к источнику и умывался — за многие годы это вошло у него в привычку. Случалось, что Кебле Салман просыпался и среди ночи — так необходима вдруг становилась ему прохладная родниковая вода. Разумеется, все зависело от того, как он спал, и какие ему виделись сны.
Если сон был дурной, Кебле Салман не глядя — ночь ли, за полночь, шел умываться: в усадьбе у него был родник, и одному богу известно, сколько дурных снов смыла и унесла в арык вода этого родника.
Время шло, Кебле Салман старел, и все чаще снились ему плохие сны, а с тех пор, как в деревне начали поговаривать о колхозе, Кебле Салман только и знал умываться.
С ранней молодости и по сегодня — а шел Кебле Салману девятый десяток самые плохие его сны всегда начинались с черной тучи, и были тому причины. Первая причина была та, что раньше на месте его богатой усадьбы темнел пустырь, земля сплошь засыпана была галькой, завалена валунами, и столько их было, этих валунов, что Кебле Салман полжизни убил, пока расчистил землю. Вторая причина заключалась в том, что все эти камни принес в долину горный поток, а третья причина была — туча; старики говорили, что, прежде чем низвергнуться потоку, на небе явилась черная-пречерная туча. Сначала туча разразилась градом, потом из нее хлынул дождь, а вслед за дождем, все смывая на своем пути, ринулся с гор поток. Вот потому дурные сны Кебле Салмана и начинались с этой самой тучи. Только в его снах из тучи не град, камни сыпались, огромные круглые валуны, те валуны, на которые он извел полжизни.
И потому, стоило Кебле Салману увидеть, что камни снова лежат на прежних своих местах, что земля снова завалена галькой, он срывался с постели и спешил к роднику — охолонуться. И при всем том настроение от этих снов у него не только не портилось, наоборот — делалось гораздо лучше. После подобных снов он с особым удовольствием расхаживал по своей усадьбе и под каждым деревом, посаженным его руками, чувствовал себя как в раю.
Когда начали поговаривать про колхоз, Кебле Салману чуть не каждую ночь стала являться черная туча. И каждый раз он вскакивал с постели, бросался к роднику и только умывшись постепенно начинал приходить в себя, однако по саду расхаживал без прежнего удовольствия и, сидя в тени под деревом, уже не ощущал райского блаженства. А потом Кебле Салман начал вдруг желать, чтоб этот его земной рай вновь превратился в пустырь, и все лишь потому, что черная туча неожиданно пропала из его снов.
Однажды ночью вместо привычной тучи он вдруг увидел солнце, но такое страшное, такое жуткое, страшней всякой тучи, и с того дня Кебле Салман стал тосковать по своей туче, мечтал, чтоб она ему привиделась. Он потому тосковал по туче, что, во-первых, когда на небе туча, можно спать, а когда солнце, спать невозможно, а Кебле Салман в жизни своей ни разу не ложился днем. Во-вторых, потому что тучи он боялся всегда, привык бояться, солнца же не боялся никогда, и теперешний его страх казался ему подозрительным; он начал даже опасаться за свой рассудок, хотя в общем-то догадывался, откуда у него этот страх.
Потому что сны снами, но с недавних пор так стало случаться и наяву: стоило этому самому солнцу высунуться из-за горы и, оглядев его усадьбу, приняться за дело, у Кебле Салмана сразу опускались руки. Работать как следует он не мог; повозится полчаса в саду, и вдруг — глаза бы ни на что не глядели — спина бессильно сгибается, руки опускаются, словно плети, и Кебле Салман, задрав голову к небу, в ужасе глядит на солнце. Глядит и словно бы наяву видит свой страшный сон; охваченный ужасом, бросается он к роднику и без конца плещет и плещет в лицо холодной водой, думая лишь об одном: неужели солнце останется на небе, если его земля уйдет из его рук?
Умывшись как следует, помочив водой голову, Кебле Салман большей частью приходил к выводу, что не может такого статься — не будет солнце на его земле растить урожай для других. От этой мысли легче становилось на душе, и некоторое время Кебле Салман мог без страха смотреть на небо и на солнце, и на свои угодья, но проходило совсем немного времени, и снова муторно становилось на душе, и снова немыслимо было жить на этом свете, и повинно в этом прежде всего было солнце.
Кебле Салман потому больше всего винил солнце, что оно было его ровесником; солнце появилось в тот самый день, когда он, открыв глаза, увидел, что живет на свете: все эти годы они работали бок о бок, вместе вставали, вместе ложились спать, а главное — когда Кебле Салман корпел на своем участке, пядь за пядью расчищая землю от валунов, солнце всегда торчало на небе. И чтоб после такого, после всего, что оно видело, солнце стало обогревать его землю для других, сладким соком насыщать плоды, которые заберут другие, — у Кебле Салмана это просто не умещалось в голове. А слухи насчет колхоза с каждым днем становились все упорнее.
