Шварк! Кирка ударила по земле, высекла искру из неприметного осколка кремня, ушла глубоко в глину и с глухим звуком наткнулась на что-то твердое.
— Может быть, это она, Уилл!
Доктор Берроуз прополз вперед по тесному туннелю и принялся раскапывать землю руками. Он взмок, тяжело дышал, изо рта валил пар. Лучи двух фонариков, закрепленных на касках, осветили заколоченный проход: с каждой горстью земли, которую отбрасывал доктор, показывалось все больше старых неструганых досок, заляпанных смолой.
— Дай лом.
Уилл порылся в вещмешке, вытащил короткий широкий ломик и протянул отцу. Доктор Берроуз вставил плоский конец лома между двумя досками, поднатужился, чтобы загнать поглубже, а затем принялся расшатывать. Доски заскрипели, жалобно застонали на ржавых гвоздях, наконец подались с громким треском и провалились внутрь. Из темной дыры пахнуло затхлым холодным воздухом.
Отец и сын молча переглянулись, осветив друг друга фонарями на касках, и обменялись заговорщическими улыбками. Полосы и пятна грязи на их лицах напоминали боевую раскраску.
На фоне непроглядной тьмы отверстия танцевали пылинки, сверкавшие в лучах света, словно бриллианты, и складывались в неведомые созвездия.
Доктор Берроуз осторожно заглянул в дыру. Уилл протиснулся поближе, выглядывая из-за плеча отца. Фонарики осветили стену, облицованную плиткой. Кое-где на ней еще держались посеревшие рекламные плакаты. Их отклеившиеся углы колыхались, будто водоросли на дне океана. Уилл медленно поворачивал голову, пока его фонарик не выхватил из темноты край эмалированной таблички. Доктор Берроуз посмотрел в ту же сторону, и два фонарика осветили надпись целиком.
— «Хайфилд и Кроссли-Норт»! Это она, Уилл, она! Мы нашли ее! — воскликнул доктор. Гулкое эхо разнесло его голос по заброшенной станции. Снизу, от рельсов и платформы, в отверстие подул холодный ветерок, как будто станция была взволнована и оскорблена тем, что ее затхлое уединение нарушили.
Уилл принялся бить ногой по нижней части досок, разлетавшихся на щепки и труху. Тут земля поползла у него из-под ног в сторону прохода и посыпалась в отверстие. Уилл полез внутрь, прихватив лопату. Отец последовал за ним. Их шаги по платформе гулко отдавались по всей станции, а лучи фонариков разрезали темноту то тут, то там.
Доктор Берроуз сдул с лица клок паутины — она свисала с потолка целыми клубками — и огляделся.
Луч его фонаря осветил Уилла — белые волосы, торчащие, словно солома, из-под видавшей виды каски, светло-голубые глаза, с любопытством всматривающиеся в темноту. Об одежде Уилла можно было сказать только, что по цвету и фактуре она почти не отличалась от красно-коричневой глины, которую они копали. Мальчик вымазался в ней по самую шею и из-за этого казался необычной скульптурой, волшебным образом ожившей.
Сам доктор Берроуз был жилист, среднего роста — его нельзя было назвать ни высоким, ни низким, он как раз приходился где-то посередине. С округлого лица через очки с толстыми стеклами внимательно смотрели на мир карие глаза.
— Посмотри сюда, Уилл! — позвал он сына, заметив над проходом, через который они сюда попали, надпись «ВЫХОД», сделанную большими черными буквами. Доктор Берроуз и Уилл включили карманные фонарики. Теперь они смогли рассмотреть станцию целиком. Сквозь потолок пробивались корни деревьев, стены местами выцвели и покрылись известковым налетом там, где просочилась вода. Издалека доносилось журчание.
— Вот это находка! — не без гордости сказал доктор Берроуз. — Подумать только, здесь не было ни единой души с тех пор, как в 1895 году открыли новую Хайфилдскую ветку.
Отец и сын стояли у конца платформы, и доктор Берроуз осветил фонариком туннель. Он был завален землей.
— И с другой стороны будет то же самое. Засыпали оба туннеля, — отметил он.
Они пошли по платформе, осматриваясь. На стенах еще кое-где оставались плитки кремового цвета с темно-зелеными краями, причудливо растрескавшиеся. Примерно через каждые три метра висели газовые светильники, на некоторых даже уцелели плафоны.
— Пап, смотри! — крикнул Уилл. — Смотри, на плакатах еще можно кое-что разобрать. Землю продают или что-то вроде того… О, вот хороший… «Цирк Уилкинсона… представление состоится… десятого февраля 1895 года». И картинка есть, — проговорил он, затаив дыхание.
Отец подошел поближе. Плакат, изображавший большой красный шатер и стоявшего перед ним синего человека в цилиндре, почти не пострадал от воды.
— А вот еще, — повернул голову Уилл. — «Ожирение? Вам помогут чудо-пилюли доктора Гордона!»
С плаката смотрел дородный бородач, державший в руке пузырек с лекарством.
Отец и сын обошли груду камней, насыпавшихся на платформу из разрушенного коридора.
— Тут был переход на другую платформу, — объяснил доктор Берроуз.
Они ненадолго задержались у литой чугунной скамейки.
— Отлично будет смотреться в саду. Нужно только зачистить ржавчину да обновить слой краски, — бормотал доктор.
Фонарик Уилла выхватил из теней темную деревянную дверь.
— Пап, у тебя на плане же был отмечен какой-то кабинет? — спросил мальчик, не сводя с нее глаз.
