Вокзал Келети Пальяудвар, Будапешт
21 мая 1938 года
— Дорогая, ничего они мне не сделают. В конце концов, я гражданин Венгрии и могу проехать через Австрию, даже если она оккупирована фашистами.
— Figyelem![1]На девятом пути производится посадка на Восточный экспресс «Вена — Цюрих — Базель — Париж».
Аладар Коган пытался хоть что-то разглядеть в густом сигарном дыму, который наполнял обшитую деревянными панелями телефонную кабинку. Зал ожидания первого класса быстро опустел.
— Дорогая, мне пора. Дали уже третий свисток… Да. Я позвоню, когда приеду.
Он быстро подхватил газету.
— Не беспокойся. Я надежно спрячу твои деньги — наши деньги.
— Внимание, внимание! Восточный экспресс отправляется с девятого пути.
— Мне и в самом деле пора бежать. Поцелуй за меня Иштвана и Магду. Пока. Csykolom. Нет, милая, костюм не помялся. Мы же расстались всего два часа назад.
Аладар потушил сигару, схватил газеты и с кожаным чемоданом в руке поспешил на главную платформу.
Он остановился, чтобы снять с вешалки шляпу, бросил взгляд в большое, украшенное позолотой зеркало слева от зала ожидания и улыбнулся. Костюм в тонкую полоску, элегантная мягкая шляпа, темный галстук — он был похож на банкира, можно даже сказать, на швейцарского банкира.
— Внимание, внимание! Отправляется Восточный экспресс.
Мужчина зашагал к выходу, не заметив, что, после того как он наскоро перекусил в вокзальном ресторане, на рубашке и галстуке остались пятна от супа и мелкие крошки.
— Внимание, внимание! Последний свисток.
Торопясь к переполненному перрону, он выронил несколько листков газеты. Они упали на землю, но он не остановился, чтобы их поднять. Да это было и неважно — новости везде одинаковые, от местных «Пешти напло» на венгерском и «Пештер Ллойд» на немецком до «Нойе Цюрхер цайтунг» и «Манчестер гардиан». Становилось ясно: гитлеровский аншлюс — насильственное включение Австрии в состав фашистской Германии — это лишь начало.
Мужчина подбежал к спальному вагону, когда проводник уже убирал невысокие деревянные ступеньки.
— Kérem a jegyét! — Проводник протянул руку за билетом.
Аладар стал лихорадочно рыться в карманах.
— Где-то здесь…
Он раскрыл свой кожаный бумажник — оттуда выпали несколько купюр и какие-то бумажки. Присев, чтобы их собрать, он почувствовал, как его обдало паром, который выпустил синий спальный вагон («сделано во Франции»). В дальнем конце станции раздался резкий свисток. Аладар робко поднял глаза.
— Понятия не имею, куда он подевался. Еще час назад билет у меня был.
Когда Аладар выпрямился, кондуктор пальцем указал ему на билет, торчащий из левого кармашка жилета. Он быстро помог пассажиру подняться в вагон, а затем дал свисток. Через секунду поезд тронулся.
В купе Аладар положил свой чемодан на полку и достал из него несессер, который два года назад, перед смертью, подарил ему тесть.
Аладар погладил мягкую коричневую кожу — лучшее из того, что производила фабрика Блауэра. Ему до сих пор слышались слова тестя о швейцарцах:
— Akármi is lesz — что бы ни случилось, в денежных вопросах всегда можешь на них положиться. Они честны и знают, как хранить тайны. А прежде всего, как не ввязываться в войну.
Господин Блауэр нередко говаривал, что решение хранить деньги семьи в Швейцарии во время Первой мировой позволило ему — и его кожевенной фабрике — пережить в послевоенные годы неразбериху и инфляцию. Теперь настал черед Аладара обеспечить сохранность состояния Блауэров во времена грядущих потрясений.
В коридоре раздались шаги. Мимо прошла красивая брюнетка. Он улыбнулся ей. Женщина на миг остановилась, а затем пошла дальше. Аладар выглянул из купе и увидел, как она скрылась в соседнем вагоне второго класса. По проходу тянулся шлейф «Шанель № 3», его любимых духов.
Аладар сел и стал смотреть в окно — мимо проплывали бескрайние поля пшеницы и ячменя. Он рассеянно полез в карман брюк и нащупал три маленьких ключика. Вспомнил о звонке из Вены на прошлой неделе — от семейного банкира Блауэров.
— Всего месяц назад наша страна стала частью Третьего рейха, — прошептал в трубку обычно спокойный банкир, — а они уже начали арестовывать счета, владельцы которых имеют еврейские фамилии. Слава Богу, что вы перевели все в Швейцарию еще до аншлюса. Как вы догадались?
— Честно говоря, это была идея Каталины…
Поезд заскрипел тормозами на полустанке. Аладар выглянул из окна и увидел большой флаг, развевающийся на границе. От черной свастики в центре красного с белым полотнища у Аладара по спине пробежал холодок. Он вернулся на место и стал ждать.
Раскрыв паспорт, он уставился на фамилию на первой странице: Коган. Фамилия, которой так гордился его отец. Настолько гордился, что в начале века, когда большинство еврейских семей в Будапеште меняли свои фамилии, не поменял ее.[2]
Возможно, именно поэтому его отец так и остался скромным учителем, в то время как другие евреи, со звучными фамилиями на немецкий манер (такими, как Блауэр, например), поднялись на самый верх социально-экономической лестницы.
Откуда-то со стороны перрона послышались выстрелы. Он выглянул и увидел, как три пограничника в зеленой форме выводят из вагона женщину. Подкладка пальто волочилась за ней по земле. Это была та самая женщина, которая прошла мимо него в коридоре. Ее втолкнули в станционную будку, на двери которой было написано «Хедьешхалом».