В тот день судьба ее круто изменилась. Во второй раз. Впрочем, осознать это ей предстояло много, много дней спустя.
В тот день директриса пансиона призвала Элизу к себе и с наигранной веселостью, сообщила потрясающую, с ее точки зрения, новость: директорат привилегированной школы Трон счел возможным зачислить Элизу в число учениц. Со значительной скидкой в оплате — потому что сиротского пособия, разумеется, не хватило бы.
Наверное, директриса ждала от Элизы какой-нибудь реакции. Возможно, следовало покраснеть, или глупо захихикать, или прижать ладони к щекам; Элиза выслушала новость равнодушно. Из холодной спальни на четверых, где она худо-бедно притерпелась к соседкам, из пансиона, где ей было не то чтобы хорошо, но по крайней мере привычно — из всего этого серенького, но устоявшегося мирка предстояло шагнуть в новую пустоту.
Она не верила в перемены к лучшему. С того дня, когда самолет компании «Эо», с виду совершенный, как птица, а на деле тяжелый и беспомощный, как все самолеты с отказавшими моторами — со дня, когда лайнер, выполняющий рейс одиннадцать ноль пять, рухнул, едва успев взлететь… С тех самых пор все перемены в мире потеряли смысл. Потому что того единственного, что стоило бы поменять — не изменить никогда.
Директрисе было не очень приятно, что ее скромным, но честным пансионом пренебрегли; с другой стороны, Трон чрезвычайно редко снисходит до обыкновенных девочек, ибо сказочные условия обучения сочетаются там с чрезвычайно жестоким отбором. Сообщая об этом Элизе, уважаемая дама позволила себе мечтательную нотку. Казалось, пригласи ее сейчас неведомый «директорат» — и тучная чиновница радостно вступила бы в ряды привилегированных учениц.
Элиза поблагодарила. Она не понимала, как директорат Трона вообще снизошел до рассмотрения ее кандидатуры — школьный опекунский совет, помнится, направлял прошение только в один пансион не допуская и мысли о каких-либо супершколах…
Директриса пояснила: в Трон, оказывается, поступают копии прошений из ВСЕХ пансионов — такова традиция. Но, разумеется, нормальной средней девочке все равно не на что надеяться, разве только на безумный случай, вот как, например, этот…
Элиза поблагодарила снова. Поклонилась, поблагодарила в третий раз и пошла собирать вещи.
* * *
Нельзя сказать, чтоб бегущие за окном поля совсем не интересовали ее. Нет, она поглядывала, и иногда даже с интересом, на дома под красными крышами и зеленые склоны, запятнанные рябыми коровьими спинами. Порой ей вспоминалась другая поездка: красный клетчатый чемодан на багажной полке, плотный солнечный луч на дорожном столике, мама глядит в окно, куда-то указывает пальцем…
Элиза молчала всю дорогу. Попутчики поглядывали на нее со слабым, в прожилках равнодушия, удивлением.
Красный клетчатый чемодан… От него ничего не осталось. Ни лоскутка.
* * *
Оцепенение оставило ее, когда выяснилось, что на остров Трон нельзя добраться иначе, кроме как нa вертолете. Она не просто боялась всего, что летает — она уверена была, что неуклюжая машина обязательно грохнется в море. Путешествие, во время которого обычная девчонка повизгивала бы от страха и восторга, оказалось мучительными до тошноты; неловко выбираясь на твердую землю, Элиза мельком подумала, что теперь ей придется провести на острове всю жизнь. Потому что на обратный путь не хватит мужества.
Ее куда-то вели, сперва по гравию, потом по траве, потом по узкой аллее, где из-за самшитовых кустов выглядывали зеленые абажуры садовых фонарей. В какой-то миг провожатый чуть сильнее сдавил ее руку — Элиза вздрогнула и подняла голову.
Ей показалось было, что широченная лестница, похожая на гофрированное шоссе, ведет к подножию огромного пустого кресла — каменного трона высотой с корабельную сосну.
Но, присмотревшись, она поняла, что ошиблась. Окруженный тонкими коричневатыми стволами, перед ней стоял массивный — и богатый, издали видать — особняк.
* * *
Тук, тук, тук. Глухие удары мячика о стену вот уже третье утро будили Элизу задолго до подъема. Даниэлла, ее соседка по комнате, крупная пятнадцатилетняя девица, оказалась до странности склонна к детским забавам. Резиновый мячик мог оказаться в ее руках в самый неподходящий момент — вот сейчас например, когда все еще спят, когда в парке перекликаются первые птицы, а из приоткрытой двери в лоджию тянет холодом.
Элиза села на кровати и босой ногой нащупала тапки. Встала, содрогнувшись от холода. Подошла к стеклянной двери, ведущей в лоджию, и приоткрыла портьеру.
В своей длинной ночной сорочке пухленькая Даниэлла походила на молодую медузу, и падающие до пола кружева только усиливали это впечатление. Не обращая внимания на бледное лицо соседки, возникшее за стеклянной дверью, девушка-переросток продолжала свою забаву.
Тук, тук, тук… Даниэлла кидала мячиком в кирпичную стену лоджии — то правой рукой, то левой, то через плечо, то из-под локтя; губы ее шевелились. Она бормотала считалочку: — Я… знаю… пять… имен… девочек… Я… знаю… пять… названий… городов…
Тук-тук.
Элиза так и не нашлась, что сказать.
* * *
— Девочки, только что звонил господин попечитель!
