ГЛАВА I. ЗДРАВСТВУЙ, ВЕЛИКИЙ ХАПИ!
Летчик лихо положил старенький скрипучий «остер» на крыло, и все передо мной закружилось, как в бешеной карусели: мертвая желтизна пустыни, черный, угрюмый конус пирамиды Хирена, смятые и навеки застывшие красноватые складки гор, широко разлившаяся река с пальмами, торчавшими из воды. Потом на миг все замерло, снова встало на место; мы стремительно начали снижаться, едва не задев за крону пальмы. Летчик обернулся и что-то весело крикнул. Но я не слушал, жадно всматриваясь в приближавшийся берег, где быстро вырастали перед нами такие же серые, как пески вокруг, глиняные кубики домов.
«Странное чувство, словно возвращаюсь домой», — подумал я. Но анализировать свои ощущения было некогда. Самолет коснулся колесами земли, резво подпрыгнул, словно надеясь снова взмыть в небо, затрещал, заскрипел и остановился в густой туче удушливой пыли. А когда пыль осела, нас уже успела окружить толпа горластых ребятишек. К самолету подбегали сотрудники экспедиции. Мелькнуло украшенное роскошными усами улыбающееся лицо Ахмета, раиса наших рабочих.
Я с трудом выбрался из тесной кабины на крыло, десятки дружеских рук помогли мне спрыгнуть на землю.
— Ахлан ва сахлан, йа эфенди![1] — несколько раз кланяясь и прижимая руки к белой галабии, сказал подошедший раис. — Мабрук! Мабрук![2]
Перебрасываясь на ходу отрывистыми вопросами, мы пошли в лагерь, окруженные почетным эскортом любопытных мальчишек.
— Бензин достали, Алексей Николаевич?
— Ну, как там в Каире?
— Пиотровского видели?
Наш лагерь разбит на окраине селения, возле самой реки. Квадрат из шести палаток, а в центре на высоком шесте — родной алый флаг. Рядом с ним особенно странно выглядит экзотический штандарт с изображением женщины в длинном клетчатом одеянии, с причудливыми украшениями из перьев на голове. Она нарисована так, как принято было у древних египтян: голова в профиль, плечи и грудь — анфас. Это изображение древней богини истины и точности Маат стало эмблемой всех археологов, занятых раскопками на берегах Нила.
Рядом с палатками стоял у берега наш флот — два катера с парусиновыми тентами.
Приятно было утром в одних трусах выскочить из палатки и бежать по влажному, прохладному песку навстречу лениво набегающей воде. И теперь, вдохнув сыроватый воздух, которым тянуло от реки, я снова радостно подумал: «Вот я и дома». И с тем же радостным чувством возвращения, пригнувшись, шагнул через порог своей палатки.
В ней всегда приятный мягкий сумрак. Я сел на койку, торопливо снял надоевший галстук и расстегнул воротник, потом с наслаждением стащил с уставших ног тяжелые ботинки.
А в открытую дверь была видна река, разлившаяся так широко и привольно, что другой берег едва угадывался серой полосой. Почти посредине реки, отражаясь в мутной воде, неподвижно застыли пальмы, затопленные разливом…
И тут новая мысль вытеснила все остальные: «Неужели это в самом деле передо мной Нил, Великий Хапи древних египтян, а Москва и родной дом за тысячи километров отсюда?»
— Разрешите, Алексей Николаевич? — заслонив своей мощной фигурой пальмы и реку и окончательно прогоняя своим деловым видом все лирические мысли, спросил мой помощник, Павлик Дроздов.
Ему уже за тридцать, но я помню его еще студентом и зову просто Павликом.
— Заходи, заходи.
Он с трудом втиснулся в дверь и уселся напротив меня, вытирая лицо.
— Черт, никак не привыкну. Февраль, а на дворе такое пекло. Утром было двадцать три, сейчас никак не меньше тридцати. А в Каире?
— Там чуть поменьше, но асфальт, вонь, бензин.
— Да… А в Москве сейчас на лыжах катаются, — мечтательно сказал он. — Снежных баб небось ребятишки мои лепят…
Ребятишек у него было двое, и рассказывать о них он мог бесконечно, так что я поспешил вернуть его к нашей действительности:
— Ну, докладывай, что вы тут без меня накопали.
Павлик вздохнул и положил на стол журнал раскопок.
— Вскрыто еще пять погребений…
— И все пустые?
— Все ограблены. На втором раскопе вскрыли еще три зерновые ямы. В одной обнаружено четыре целых сосуда и стеклянная бусинка; видно, обронила какая-то древняя египтянка.
— Маловато, — вздохнул я, листая журнал.
— Да, не густо. А время подпирает.
Время нас подгоняло неистово. Пролетая сегодня над Асуаном, я видел своими глазами, как быстро росла высотная плотина. Котлован будущей станции, на дне которого сновали крошечные машины, уже казался существующим здесь от века, как окрестные горы и привольно текущая река. Скоро уровень воды поднимется на добрую сотню метров, и целую страну поглотит новое море, разлившееся от Асуана до третьих-порогов, почти на пятьсот с лишним километров вверх. И тогда навеки скроются под водой все эти древние поселения, изумительные храмы, вырубленные тысячи лет назад в скалах, замечательные памятники искусства.
Чтобы изучить их, раскопать, если возможно, а самые ценные перенести на другое место и спасти от затопления, и приехали мы сюда, в Нубийскую пустыню. Десятки экспедиций вели раскопки по берегам Нила. Итальянцы, поляки, японцы, аргентинцы — весь мир откликнулся на призыв правительства Объединенной Арабской Республики.
