По лесной тропе бесшумно двигался бронзовотелый человек-гигант, почти полностью обнаженный, если не считать набедренной повязки. Это был Тарзан, обходивший ранним бодряще-прохладным утром свои обширные владения-джунгли.
Лес в этом месте был редким, с отдельными открытыми полянами, на которых росли разрозненные деревья. Продвижение Тарзана поэтому было быстрым, то есть быстрым для перемещения по земле.
Если джунгли были бы густыми, то он двигался бы по деревьям, перелетая с одного на другое с ловкостью обезьяны и со скоростью мартышки. Ибо был он Тарзаном из племени обезьян, который, невзирая на свои многочисленные контакты с цивилизацией с юношеских лет, сохранил в полной мере все свои лесные повадки и силу.
Он выглядел безразличным к окружавшей его среде, однако безразличие это было кажущимся, – следствие того, что он прекрасно разбирался в запахах и звуках джунглей. Все его органы чувств были обострены.
Тарзан, например, знал, что слева от него в ста футах в кустах лежит лев и что царь зверей расположился рядом с наполовину съеденной тушей задранной им зебры. Ни льва, ни зебры он не видел, но знал, что они там. Уша-ветер донес эту информацию до его чувствительных ноздрей.
Многолетний опыт научил этого человека джунглей различать запахи как льва, так и зебры. Следы льва с полным брюхом отличаются от поступи голодного. Поэтому Тарзан равнодушно прошел дальше, зная, что лев не станет на него нападать.
Тарзан всегда и во всем предпочитал полагаться на свое обоняние. Глаза человека могут обмануть в сумерках и ночью, уши – попасть под влияние разыгравшегося воображения. Но обоняние не подводило никогда. Оно было всегда безошибочным; оно всегда говорило человеку, что есть что.
К сожалению, человеку не всегда удается идти навстречу ветру – либо человек меняет направление движения, либо ветер.
Первое относилось сейчас к Тарзану, который пошел поперек ветру, чтобы избежать встречи с рекой, которую он был не в настроении переплывать. В результате его сверхтонкое обоняние, на время отошедшее на второй план, уступило место иным органам чувств, поставляющим информацию.
Вдруг до слуха Тарзана донеслось нечто такое, чего не смогли бы уловить ничьи иные уши, кроме его собственных – далекий крик гиены Данго.
У Тарзана по обыкновению зачесалась голова, что с ним бывало всегда, когда он слышал этот противный звук. Ко всем животным, кроме, пожалуй, крокодила, Тарзан относился с уважением, но к Данго-гиене он испытывал только отвращение. Он презирал гнусные повадки этой твари и не выносил ее запаха. В основном из-за последнего обстоятельства он обычно избегал появляться поблизости от Данго, чтобы не поддаться порыву убить живое существо из слепой ненависти, что, по его мнению, было бы делом недостойным.
До тех пор, пока Данго не причиняла зла, Тарзан ее щадил – ведь не мог же он в самом деле убить зверя только потому, что ему не нравится его запах. Кроме того, этот запах был дан Данго от природы.
Тарзан собрался было снова изменить направление движения, на сей раз чтобы не приближаться к Данго, как вдруг услышал какую-то странную ноту в голосе Данго, что заставило его изменить решение. Это была странная нота, она говорила о чем-то необыкновенном. В Тарзане проснулось любопытство, и он решил разобраться, в чем дело.
Он прибавил шагу. Оказавшись в лесной чаще, он перебрался на деревья, совершая огромные перелеты с одного на другое, сокращая расстояние. Он проносился мимо мартышек, которые заговаривали с ним на своем быстром языке, и он отвечал им теми же быстрыми звуками, говоря, что спешит и не может задержаться. В любое другое время он присоединился бы к ним, чтобы порезвиться с детенышами мартышек под одобрительными взорами их матерей или поиграть с зазывавшими его отцами в перебрасывание кокосовых орехов. Сейчас же он торопился узнать, чем вызвана эта странная нотка в голосе Данго.
Тем не менее, один особенно игриво настроенный самец бросил кокосовый орех без предупреждения. Это было сделано без злого умысла, ибо самец знал быстроту реакции Тарзана. И все же молниеносный ответный бросок Тарзана застал животное врасплох. Тарзан поймал орех и послал его назад почти одним и тем же движением, и «бейсбольный мяч» джунглей, проскочив сквозь лапы мартышки, с глухим стуком ударился о мохнатую грудь.
Раздался взрыв смеха мартышек, и шаловливый самец огорченно потер грудь одной лапой, а другой – озадаченно почесал голову.
– Поиграй со своими братьями, – выкрикнул Тарзан. – Сегодня у Тарзана нет времени для забав.
И он прибавил скорость. Голоса Данго и ее собратьев звучали все громче и громче в его ушах, их запах становился все более отвратительным. Находясь в воздухе, Тарзан сплюнул от отвращения, но с курса не свернул. Наконец на краю поляны он глянул вниз и увидел зрелище, весьма необычное для этих африканских зарослей.
На земле лежал частично изуродованный аэроплан. Там же, бродя кругами вокруг обломков, обнаружился источник ненавистного Тарзану запаха – полдюжины гиен с высунутыми языками, с которых капала слюна. Они двигались безостановочной мягкой поступью, кружа вокруг аэроплана, время от времени прыгая на фюзеляж и явно пытаясь добраться до чего-то, находящегося внутри.
