Вступление
В преддверии великой бури
Эпоха Войн. 6 января. Год 525
Холодный ветер, прилетая с покрытых льдом вершин, пытался истрепать бесчисленные богато украшенные флаги и знамена. Серебро и медь клановых гербов на тяжелых, плотных тканях, высоко поднятые над головами солдат, стойко принимали удары ветра и лишь ленивыми волнообразными движениями отвечали на его ярость.
Полмиллиона солдат, необозримая орда закованных в тяжелую броню латников, были похожи на чешуйчатое стальное полотно, укрывавшее под собой всю долину. В абсолютном безмолвии, не нарушая тишины лязгом доспехов, громким вздохом или словом, все они слушали речь одного-единственного человека, слова которого доносил до них ветер, динамики громкоговорителей и радиосвязь. Слишком велика была армия, чтобы можно было докричаться до каждого, но технические средства позволяли слышать слова лидера страны даже тем солдатам, что стояли в самых дальних от трибун рядах.
Император говорил о родной земле. О величии народа, не только выжившего в бесплодных горах среди камня и льда, но и сплотившегося в единую, небывало стойкую нацию, сила и доблесть которой вызывают глубокую зависть и страх у изнеженных жителей южных и восточных равнин. О заговорщиках и предателях, из-за которых была расколота империя Пяти Стихий, о жадных до власти самозванцах, обманом привлекших целые народы на свою строну. Об истинных сынах империи, не забывших о чести и поддержавших законную власть, за что наградой им стала ненависть и агрессия обманутых самозванцами народов. О том, как пытались задушить страну Камней соседи, поднимая цены на продовольствие и медикаменты. Как долго пытались правители великих гор наладить братские отношения с теми, кто отвечал на добрую волю лишь презрением, предательствами и стремлением нажиться на честных людях.
— Многие забыли слова давних, что мудро бояться гнева терпеливых! — звучала пламенная речь. — Наше спокойствие и миролюбие было воспринято как слабость! Наши попытки жить в мире с соседями сочли за глупость! Должны ли мы это прощать это оскорбление? Должны ли мы терпеть заносчивость и ненависть разжиревших, слабых врагов, что за показным высокомерием прячут сознание собственной ничтожности и смертный страх перед величием келькурусов?! Мой ответ — нет! Те, кто возомнил, что нас можно уморить голодом, — умылись кровью! — император вскинул руку с крепко сжатым кулаком. Почти полмиллиона воинов дружно ударили оружием о щиты, породив подобие громового раската, что прокатился по всей долине и эхом заметался среди горных пиков. — Те, кто считал, что нас можно презирать, — втоптаны в грязь! — новый лязг металла, громче прежнего, заставил дрожать ледяные скалы. — Мы, келькурусы, а не гнусные гордецы востока и не жадные торгаши юга, возродим единство человечества! Мы, воплощение мощи, гордости и отваги древней империи, наведем порядок и призовем к ответу бунтарей! Мы идем вернуть то, что наше по праву! Империя Пяти Стихий возрождается из пепла нашими подвигами и нашим трудом!
Воздевая мечи и копья к небесам, орда бронированных великанов взревела так, что со склонов гор сорвались рокочущие лавины. Перенасыщенный излучаемой телами солдат энергией Ци воздух трепетал, как от сильного жара. Самураи, страсть человечества к разрушению, воплощенная в металле, четко отлаженных биотоках и горах крепких мышц, жаждали новой войны.
— Долго распинается, — тихо шепнула одна из фигур, что держались в тени неподалеку от трибуны, с которой вещал лидер сильнейшей из стран. — Достаточно было крикнуть: «Хорошее вино и мягкие женщины»!
Вторая фигура, сгорбленная и скрюченная, мерзко захихикала, а третья, самая рослая и плечистая из трех, глухо ответила:
— Ободряющие возгласы, которыми привыкли оперировать вы, Мей-сама, действенны непосредственно на поле боя. Отправляясь в поход, внуши солдатам, что они бьются за правое дело. Вспомни о родине, о семьях. Людям нравится убеждать себя, что они сражаются не ради грабежа и звериной жажды крови, а ведомые высокими идеалами. За свободу они кого угодно закуют в кандалы. За светлое будущее для своих детей истребят целые народы. За восстановление исторической справедливости выпустят потроха тем, кто никогда даже не слышал о том, что произошло две-три сотни лет назад.
— Дикие звери. Поговаривают, что в жилах келькурусов течет медвежья кровь…
— То, что я сказал, справедливо не только для жителей этих гор. Все человечество живет по одним законам и одним инстинктам, манипулируя которыми, можно управлять развитием цивилизации, как простейшим механизмом.
— Но сбои случаются. Такие, как наш милый золотой лисенок.
— Да. Сбои, которые тяжелая машина человечества прожует стальными шестернями и только скрежетом выдаст то, что что-то в ней на долю мгновения разладилось.
— Следует ли понимать ваши слова, Тайсэй-сама, — сказала сгорбленная, — что мы не будем вмешиваться в происходящее?
— Была бы нужда! — рассмеялась фигура, что первой подала голос. — Поговаривают, что златохвостая, которую сумасшедшие и дурачье приняли за богиню, совсем еще ребенок! Носит платья с оборками, играет с куклами и пушистыми зверьками! Что она сделает, чтобы спасти две маленькие и слабые страны от наступающих стальных лавин? Низвергнет на головы самураев пламя с небес? Разверзнет пропасть под их ногами? Или при виде очаровательной улыбки лисенка захватчиков подкосит эпидемия миролюбия и альтруизма?