Мемориальный госпиталь Сибли
Жидкокристаллические мониторы, толстые провода, штативы, кронштейны, пульт управления, люди в белом, синем, бордовом и свет, свет, свет в сто тысяч люменов.
«В святом сиянии… Словно на космическом корабле нахожусь», – подумал я и потерял сознание. Меня стремительно несло куда-то, и я радовался. Были лишь свет и скорость. Меня несло долго, и внезапно я остановился. Ощутил тело. Ощутив тело, тут же услышал беседу женщин. Свет погас. Движенье было светом. Неподвижность есть тьма. Наступила полная тьма. Совершенно полная тьма, «святая мгла». Во тьме разговаривали женщины. Обеспокоенные, беседовали очень тихо. Они что-то говорили, но я не понимал, что они говорили. Это мучило меня: почему я не могу понять, что они говорят? «В святом сиянии, – говорит Гегель, – в великой бездне святого сияния…» Я – это я, слышу женские голоса и не понимаю смысла. «…В святом сиянии, в великой бездне святого сияния… столь немногое ведомо, как и в святой тьме…»
Наконец из звуков что-то да проявилось – такое, что должно было иметь смысл. Этим нечто было слово. В начале было Слово… и слово это было «иншуранс». «О, это не пустой звук, – размышлял я, – я даже знаю, что это слово означает!» Почему же я по-прежнему ничего не понимаю? Потому что это не грузинское слово. Это другой язык. Это английское слово, означает «страхование». Женщины говорят по-английски. Почему по-английски? Где я? Конечно же, я не на космическом корабле, здесь куда более земное место. Это больница, где говорят по-английски. Я здесь потому, что внезапно мне стало плохо. Сначала мне стало плохо в самолете, когда мы пролетали над океаном, меня бросило в дрожь, потом в посольстве Мексики я упал в обморок. До того успел поговорить с нашим посольством по телефону. Что мне было нужно в посольстве Мексики? Вспомнил: я в Вашингтоне. Я должен был отсюда лететь в Канкун, Мексику, оттуда куда-то еще. Под конец я был у Ирены дома, на авеню Коннектикут. Ирена Ласота – мой друг. «Тебе очень плохо, – сказала она мне и привела для подтверждения бесспорный аргумент: – Ты даже не попробовал мою утку!» Это последнее, что я помню. Я не смог съесть божественную утку, и это, несомненно, значило, что мне было очень плохо.
– Нас беспокоит то, что у него нет страховки. Вы же понимаете, что наш госпиталь не Джонс Хопкинс, но и дешевым его не назовешь.
– Я был прав, это больница, – подумал я. Голос незнакомки продолжал:
– Как он такую сумму сможет заплатить?!
– Дорогой доктор, он не простой человек, он член парламента и бывший политический заключенный, в советском ГУЛАГе сидел, в своей стране его все знают, за него тысячи людей горой встанут, не думайте, что о нем некому позаботиться! – это мой друг Ирена Ласота, ее голос и французский акцент в английской речи я распознаю среди десяти тысяч голосов.
– Как странно, во всей Америке наберется, может, сто врачей, которые слыхали, что такое ГУЛАГ, и из них где-то десяток, кого этот ГУЛАГ вообще интересует, а вот вам удалось встретиться с одной из этого десятка. Моя мать была заключенной ГУЛАГа, и я сама родилась в ГУЛАГе.
– Где вы родились? Где сидела ваша мать? – разволновалась Ирена.
– В Потьме, в Дубравлаге, – ответила женщина.
– Я заплачу за все, – хотел сказать я, но не мог.
– Это не может быть случайностью, этот человек тоже сидел в Дубравлаге, в Барашеве.
– Если бы моя мать была жива…
– Мы все трое там сидели, – заключила Ирена. – Во всем Вашингтоне – три человека, сидевших в ГУЛАГе, и сейчас все вместе собрались здесь, в госпитале Сибли.
– Ненадолго, – хотелось мне вступить в диалог, но я не мог.
– Простите, как ваше имя?
– Ирена. Ирена Ласота.
– Госпожа Ласота, кем вам больной приходится?
– Он мой старый друг. Сегодня утром прилетел из Грузии.
– Постараюсь поговорить с пациентом. Хеллоу, – обратилась ко мне незнакомая женщина в белом халате.
– Здравствуйте, доктор, – постарался ответить я, но увы.
– Возможно, он и слышит, но ответить не может. Скажите мне, как его зовут?
– Леван Бердзенишвили, «Б» как «Борис», «Е» как «Елена», «Р» как «Рональд»…
– Какая сложная фамилия!
– Можете называть его «Мистер Би».
– Очень хорошо, пусть будет «мистер Би». Я его лечащий врач, меня зовут Пейдж, Пейдж ван Вирт.
– Очень приятно, миссис ван Вирт.
– Миссис Ласота, у мистера Би одновременно две серьезные проблемы: инфекция эпидермиса на левой ноге и расстройство функции почек. Инфекция зашла далеко, и в борьбе с ней придется применить очень сильные антибиотики. К сожалению, тем самым состояние почек усугубится. Хочу, чтобы вы знали: риск очень серьезен. Первые три дня он должен будет провести в отделении реанимации и интенсивной терапии. Вначале мы должны справиться с инфекцией, а потом, если все пройдет хорошо, займемся почками. Вы все поняли?
– У него инфекция, и, возможно, почки не выдержат борьбы с ней, надо быть готовыми к самому худшему, миссис Пейдж.
– Просто Пейдж, или если непременно «миссис», то «миссис ван Вирт», – печально поправила врач.
– О'кей, миссис ван Вирт.
– Я знаю, что у него дорожная страховка, которая ему здесь не пригодится, однако независимо от того, есть у него деньги или нет, сейчас мы за ним присмотрим.
![Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций]](/storage/book-covers/72/72da1766d49c9bb136c26193c60df799dd298cfb.jpg)
