Вячеслав Лазурин
Свет забытых времен
Я снова вижу ее — вспышку мягкого белого сияния. Она рождается из черноты пространства, прямо за иллюминатором. Как цветок пульсирующего света. Вот он медленно раскрывает свой бутон. Расправляет лепестки изогнутых лучей, причудливо колышущиеся, точно на ветру. Я зажмуриваюсь, прижимая ладони к холодному стеклу.
— Галлюцинация, мираж, иллюзия, всего лишь на всего… — не замечаю, как тревожные мысли струятся из меня тихим шепотом. Открываю глаза. И облегченно вздыхаю — за иллюминатором пустота. Тьма, пронизанная тусклыми звездами. Никакого цветка живого света, никакого ветра, играющего с ним. Нет там ничего, да и быть не может.
— Галлюцинация, — теперь уже уверенно повторяю себе, — сознание любит играть с одиночками в космосе…
Отворачиваюсь от стекла, отталкиваюсь ногами от его блестящей глади, и ласковые объятия невесомости уносят меня к пульту управления. Пристегнувшись ремнями к креслу, пытаюсь сосредоточиться на показаниях приборов. Увы, между огоньками индикаторов и мерцанием дисплеев мне все еще мерещится пучок белого свечения. И что-то необъяснимое внутри меня вдруг навевает странную тоску, словно в колыхании лучей увиденного объекта есть нечто грустное, внушающее печаль и меланхолию. И возникает странное ощущение, будто я уже испытывал подобное. Где-то далеко. Очень давно…
— Отклонение от орбитальной траектории. Введите корректировку курса… — голос бортового компьютера возвращает к реальности. Щелкая по кнопкам, стараюсь прогнать нелепые мысли…
Скоро дежурство закончится. Осталось каких-то несколько суток. Потому я вернусь на Землю, в уют и спокойствие подводного купола. И пусть уже кто-то другой будет целый месяц сходить с ума на этой проклятой орбитальной станции. Пусть кто-то другой будет обслуживать навигационные маяки и метеолокатор на обшивке. И любоваться фантомами, летающими за бортом…
* * *
Один и тот же сон. Каждый раз. Я с криком просыпаюсь, едва не разрывая ремни койки. Дисперсные капельки пота блестящим роем взлетают с моего лица. И странный соленый привкус заполняет рот, горло, я судорожно сплевываю и вижу, как комок слюны разбивается о потолок. Один и тот же сон. Каждый раз. Я барахтаюсь в какой-то густой холодной синеве, погружаясь в нее все глубже. Крик отчаянья вырывается из меня круглыми пузырями, устремляется верх. Туда, где мерцают причудливые блики. Я умоляюще протягиваю к ним руки, но те все больше отдаляются. Синева чернеет, давит на грудь, уши, глаза… Один и тот же сон. Каждый раз. С тех пор, как началось мое дежурство на станции, мне постоянно снится этот кошмар.
* * *
Ходят слухи — когда-то ее звали голубой. Трудно поверить. Бурая, в черных расплывчатых пятнах. Такой я вижу Землю, громада которой проплывает сейчас за иллюминатором. Станция уже обернулась на две трети, и теперь я могу увидеть свой дом. Там, в широком коричневом проливе, разделяющем темно-серую Европу надвое, под толщей воды находится мой родной город. Помню его огромные своды герметического купола над головой. Помню мощное прохладное дыхание систем вентиляции и красоту садов гидропоники. Помню… Странно, но почему-то именно здесь, на орбитальной станции, я начал вспоминать, как жил в детстве у самого края купола. Где сквозь толстые стекла можно было изредка увидеть чью-то мелькнувшую тень. И это позволяло не забывать самое главное — планета еще жива. Пусть ее поверхность мертва и пустынна, но здесь, на дне моря, еще сохранилась жизнь. Маленьким сорванцом я любил часами стоять у мутного стекла, оставляя на нем запотевшее пятнышко от своего дыхания. И радостно подпрыгивать, когда мимо проносилась черная тень кого-то неведомого, фантастического и невероятно интересного…
Что-то мелькает и сейчас. Но уже — за иллюминатором. Не в морской, а в межзвездной бездне. Снова этот пучок света, кружащий вокруг станции. Космический светлячок, норовящий сделать из меня безумца. Если бы я упомянул об этом в докладе на Землю, меня точно сочли бы за сумасшедшего. Таинственный гость абсолютно невидим для радара. Внешней камерой я много раз пытался снять эту аномалию на фото или видео. Но та сразу исчезала, стоило нацелить на нее объектив. Эх, был бы поблизости другой человек, напарник, товарищ… Увы, в эпоху глобальной автоматизации даже здесь, в холодном безвоздушном пространстве, человек вынужден оставаться наедине с машинами. Доверив им все возможные процессы, люди надеялись теперь стать ближе друг к другу. Но оказались еще более одинокими. Единственная другая станция сейчас по ту сторону земного шара. Да и управляет ею бездушный робот. Я — последний человек от стратосферы до самой Луны. Перед неведомым сгустком живого света.
Он приближается к иллюминатору. Почти вплотную. Его свет яркий, но совершенно не ослепляющий. Напротив, его мягкая пульсация нежит глаза, радужными оттенками проникает глубоко в сознание… Я вновь слышу гул вентиляции, чувствую ладонями гладкую твердость стекла подводного купола. Ладонями? Или ладошками? Мои пальцы маленькие и пухлые, с грязными обкусанными ноготками. Голос матери вновь звучит в памяти:
