Чавес умер, оплакиваемый народом. И это счастье — так умереть
Сергей Кургинян
Умер президент Венесуэлы Уго Чавес. Дней за десять до его смерти я оказался в парикмахерской: надо было срочно постричься. Парикмахерша, видимо, видела меня в каких-то телепередачах. Я сразу почувствовал, что ей хочется задать мне какой-то вопрос, но она стесняется. Под конец стрижки она все же спросила: «Скажите, а Чавес жив?»
Я настолько растерялся, что переспросил: «Простите, о ком Вы спрашиваете?»
«Как о ком? — ответила парикмахерша. — Об Уго Чавесе, президенте Венесуэлы. Как Вы думаете, он жив? Мне очень хочется, чтобы он выкарабкался».
Я ответил: «Не знаю». Потом добавил: «Бога ради, простите, если мой вопрос покажется Вам бестактным, но почему Вам так хочется, чтобы Чавес выжил?»
Парикмахерша ответила мне развернуто: «Во-первых, потому, что рак — это страшная болезнь, и я просто не могу не сочувствовать борющемуся за жизнь человеку. Во-вторых, потому, что над этим человеком, который никому ничего плохого не сделал и находится в страшной ситуации, непристойно издеваются. И, в-третьих, мне кажется, что он что-то сделал для своего народа, в отличие от наших. А еще мне кажется, что они потому так над ним и издеваются. За что-то ведь они его должны ненавидеть».
Эта парикмахерша не выдумана мною. Она вполне реальна. Я стригусь у нее с давних пор. Она очень любит сериалы, страшно переживает за героев этих сериалов. Она не прочла ни одного из тех великих романов, которые волновали и волнуют мою душу. И прочла много романов, которые я не буду читать даже под дулом пистолета. Она человек яркий, способный на нестандартные жизненные ходы. Захотелось ей в молодости уехать на далекие-далекие севера — она уехала. И чего только там с ней ни случалось! — тонула во льдах, спасая при этом выручку своей парикмахерской… Захотелось ей позже уехать в США — уехала. Потом вернулась. Ее точка зрения на все происходящее весьма независима. Когда-то она ругает начальство, когда-то нет. Чего в ней нет, так это утонченности. И я никак не мог ожидать, что она вдруг спросит о Чавесе. Но ведь спросила. Наверное, потому, что тутошняя, потому что обыкновенный «анчоус».
Необыкновенный «дельфин» по фамилии Латынина глумилась над умирающим Чавесом так же, как она перед этим глумилась над Саддамом Хусейном и Муаммаром Каддафи. Показательно, что такие, как Латынина, смакуют обстоятельства смерти ненавидимых ими за что-то политиков. Мол, как плохо кончили. И мне хочется спросить: «А что значит хорошо кончить? Хорошо — это как?» Все мы когда-то умрем. Вряд ли Латынина и Ко считают, что они не умрут.
Но, видимо, предполагается, что они хорошо кончат, а названные мною политики кончили плохо. Думается, что тут вполне уместен вопрос: «А Христос как кончил? Или Жанна д’Арк? Или Джордано Бруно?» Представьте себе, что в эпоху Жанны д’Арк было бы телевидение. И что телеканал «Дождь» приехал бы снимать сожжение Жанны д’Арк и снимал бы это сожжение крупным планом. Подчеркиваю — натуральное сожжение, а не эпизод кинофильма. Было бы показано, как корчится сжигаемый человек, какие при этом возникают физиологические нюансы. И потом было бы сказано в назидание потомкам: «Видите, как плохо кончила Жанна д’Арк!»
Саддам Хусейн, Слободан Милошевич, Муаммар Каддафи кончили прекрасно — они погибли мученической, героической смертью, которая всегда в реальности осложнена нехудожественными и не до конца романтическими деталями. Но если кто-нибудь считает, что героическая смерть величайших людей была лишена таких деталей, этот «кто-то» еще не достиг взрослости. А надо бы!
За что Латынина ненавидит Чавеса? Он не лишал ее свободы слова. Не залезал к ней в карман. Не прокладывал дороги в Химкинском лесу. Не… Не… Не… Но она ненавидит его люто за то, что он породил проблемы для бесконечно любимых ею американцев. Что он забрал у них, этих звездно-полосатых дельфинов, нефтедоллары и передал их своим грязным и ничтожным анчоусам. Но пока что Латынина не может смело и прямо сказать, за что она ненавидит Чавеса. Поэтому она начинает лгать. И говорит, что Чавес довел свою Венесуэлу до ручки. Старая сказка. Мол, прилавки стали пустыми и так далее. Людей до ручки довели. Бедненькие венесуэльские анчоусы! Как хорошо им жилось при венесуэльских гориллах, обеспечивавших американцам гигантские барыши. И как плохо стало жить при Чавесе!
О, как Латынина жалеет венесуэльских анчоусов! Почти как наших! Почти как инвалидов-сирот, лишенных возможности развлекать американских усыновителей.
При Уго Чавесе богатые стали платить налоги. Нефтяные ресурсы были национализированы. Соответственно, было резко снижено социальное расслоение. Венесуэла занялась делом невероятной важности — расчисткой своих фавел. Фавелы — это латиноамериканский ад. Пока что наше население не знает, что такое этот ад. Узнает лет через пять. Так вот, Чавес переломил ситуацию с фавелами. Да, поблек роскошный фасад, но зато исчезли чудовищные задворки. Чавес продуманно и планомерно вкладывал деньги в то, что позволяет покончить с классической латиноамериканской чудовищной нищетой. Он очень толково занялся развитием латиноамериканской промышленности. Отодвинув американцев, он обеспечил вхождение на венесуэльский рынок наших и китайских предприятий. Он поощрял не только нефтепереработку, но и развитие инфраструктуры. Он очень активно и продуманно развивал венесуэльскую армию, заботясь о национальном суверенитете. Социальная политика Чавеса дала колоссальные позитивные последствия. Чавес умер, оплакиваемый своим народом. И это счастье — так умереть. Он умер, имея преемником человека, который делал все возможное, чтобы не войти в должность. Почему? Потому что он любил Чавеса. И в каждом интервью, которое этот человек давал, было видно, как именно он любит учителя и вождя. Как говорят в таких случаях, глаза не загримируешь.
