Андрей ЛЕВКИН
СТАРИННАЯ АРИФМЕТИКА
Фантастический рассказ
Восемь плюс восемь - шестнадцать,
плюс тот, кто считает.
Х у л и о К о р т а с а р
Жил человек, одинокий, как его зубная щетка. После того, как в доме произвели капитальный ремонт, у него не осталось даже соседей, - квартиру, до этого коммунальную, перегородили кирпичной стенкой, и на его долю достались комната, в которой он жил до разгораживания; санузел, оборудованный в части прежнего коридора и кухня, бывшая ранее чуланом, в котором теперь прорезали окно, установили газовую плиту и провели воду. По своему характеру человек он был скорее меланхоличный, нежели деятельный, поэтому еще около года кухня простояла в своем прежнем, чуланном виде.
Наконец он принялся за ремонт. Разгреб мусор (еще строительный), побелил потолок, выкрасил в зеленый цвет стены, прибил к одной из них полку белого цвета и, войдя во вкус, извлек из подвала старый и обшарпанный набор жестяных банок (большие для круп, для специй - меньшие), набор ему решительно не нужный, но который, выкрасив в красный, алого оттенка цвет, он расставил на белой полке, прикрепленной к зеленого цвета стене. Он, наконец, купил нормальные стулья и стол, покрытый зеленым же пластиком, и сидел теперь лицом не к замызганной неизвестного цвета, но к свежей, ярко пахнущей краской стене.
Ну вот. Вечерами он теперь сидел носом не в обшарпанную стенку, но в свеже-зеленую, ну и что?
Как-то раз проходя по городу, он увидел сквозь витрину магазина, торгующего книгами по искусству, репродукцию, в магазине продающуюся. Крупную, четкую, свежую, составленную из зеленого, белого, синего и красного цветов, по тону своему хорошо подходившую к кухне. Зеленый, красный, белый и синий цвета составлялись в изображение старинной баталии, фиксируя момент ее зарождения в противостоянии двух цепочек людей, обряженных в архаично-яркие боевые одежды.
Синяя цепочка и красная цепочка, зеленая трава, светлое, едва голубое небо. Автор картины, равно как и дата ее создания - останутся неизвестными, поскольку эти анкетные, проставленные на белой рамке репродукции, данные отправились в мусорник вместе с отрезанной ножницами рамкой; сама же картина была помещена, приклеена на кухонную стену.
Картинная плоскость разбивалась пополам диагональю из левого нижнего в правый верхний угол, цвет правого нижнего угла был преобладающе красный с вкраплениями белого, что соответствовало цветам формы (красный верх, белый низ) полутора десятка человек, которые, оставив за спинами несколько небольших строений, вероятно - окраинные здания города или форпост, образовали выпуклую линию обороны, расположившись вдоль невысокой насыпи, на которую, относительно диагонали симметрично, из левого верхнего угла надвигался строй атакующих. Атакующие были одной двухцветной (синий верх, белый низ) полосой, без лиц и видимых жестов: шеренга их была еще далеко, возле самого леса, от линии обороны метрах в трехстах.
Итак, жизнь человека переменилась. Теперь за едой или чаем он уже не пялился в стену или в страницу обеденной, вечно пребывавшей на кухонном столе книги, из которой за все время он прочел не более десяти страниц, содержания которых не помнил и переворачивал не по прочтению, но по возникшему желанию страницу перевернуть. Теперь он разглядывал картину.
Смотреть на нее было приятнее при дневном свете, когда две небольшие армийки сходились радостно, исполненные детского энтузиазма игр в войну: блестели глаза, зубы и шпаги, а потешные их мундиры интенсивно излучали яркие цвета. К вечеру же они уставали, лица их в электрическом освещении казались серыми, стояли они нетерпеливо, собираясь вот-вот разойтись по домам, рука у человека, находившегося в центре укрепления, шла уже не вверх, но устало опускалась; тем не менее, глядеть на картинку приятно было и вечером, внимательно продолжая изучать не фигурки, но яркие краски.
Когда же глаз привык к цвету, и тот перестал удивлять своей свежестью, настал черед разглядыванию полутора десятка фигур в красных мундирах, оружия, принадлежащего каждому из них, двух с половиной домиков за ними, петуха на заборе, двух поселян поодаль, синего строя у леса, приходя через это разглядывание к пониманию сути и смысла скорого боя, не потешного - как оказывалось, но более чем неравного. Число защитников не составляло и пятой части от числа нападавших - этого синего, однообразного в повадках, вооружении и намерениях строя; в то же время на лицах защитников не читалось и намека на какое-либо единодушие, зато вдоволь было испуга и оторопи; на дюжину их, не считая барабанщика и какого-то совсем еще мальчика, не вооруженного ничем, хорошо если приходилось пять ружей, остальные же - лишь при холодном оружии, да и то скорее декоративном, парадном.
Теперь было понятно, что центральная, с поднятой рукой, фигура среди защитников выдавала уловки художника по части установления центра композиции - незачем указывать на очевидное, что же до возможного призыва перейти в опережающую вылазку - эта мысль была просто несерьезна. На подкрепление занявшие оборону рассчитывать не могли - ни одна голова не была повернута назад. Они смотрели куда угодно: вперед, друг на друга, на небо, на оружие, но назад - никто. Что до пары простолюдинов, то они, первоначально казавшиеся испуганными, обнаруживали теперь алчную заинтересованность и, склонившись друг к другу, перешептывались, точно обсуждая план будущего мародерства.
