– Встречу с другим – убью! – пообещал Харламор и для пущей важности нажал на отбой.
– Ха. Ха. Ха. – Презрение Вероники не успело достичь цели и потонуло в гудках.
Плохо. Он подумает, что она испугалась. А она никого не боится и не потому, что безбашенная, а просто терять нечего.
Перезвонила.
– Кого убьешь-то? Его или меня? – с игривой усмешкой поинтересовалась девушка. Дипломатичный ход удался, она услышала, что он заулыбался.
– Его, конечно. Ты мне самому нужна, – ослабил удавку Харламор.
– Ладно, герой, я сейчас на занятия, потом домой. Только не карауль возле училища. Я сама до дому доберусь, дай мне хоть соскучиться по тебе.
– А я что, мешаю? – снова стал набухать Харламор.
Вероника влезла на подоконник, высунулась в форточку – на остановке полно народу, и, значит, автобус вот-вот подойдет.
– Не мешаешь. Просто отвлекаешь. Мне надо готовиться к показу, а я тут с тобой нянькаюсь. Отлипни. Нет у меня никого. Только балет и еще раз балет...
– А я что, мешаю? – снова повторил Харламор, но уже со слезой обиды в голосе.
Вероника зажала мобильник между плечом и щекой, быстро-быстро стала закидывать балетную амуницию в сумку.
– Побежала! Целую тебя. До вечера.
– Увижу с другим – ноги повыдергиваю! – Харламор снова почувствовал себя мужчиной и гордо отсоединился.
«Вот придурок», – думала Вероника, сбегая по щербатым ступенькам четырехэтажного старого дома. В окне второго этажа увидела, что подошел автобус.
«Главное, чтобы дверь на улицу открылась», – волновалась Вероника, и неспроста.
Деревянная дверь в подъезде, перекошенная от времени, требовала к себе внимания, как заслуженный ветеран. Если ее, приподняв, не поставить на место и плотно не прикрыть – снегу в зазор наметет столько, что намертво застрянет. Потом только молотком и лопатой.
Но сегодня повезло – дверь была плотно закрыта, а значит, ничто не помешает ей успеть запрыгнуть в автобус.
«Как хорошо, что мы в центре живем – ехать всего пару остановок», – с удовольствием отметила Вероника, держась одной рукой за поручень переполненного автобуса. Хотя могла и не держаться. Спереди и сзади ее добросовестно подпирали пассажиры, можно было спокойно поджать обе ноги и все равно не упасть.
На остановке «Авторемонтный завод» толпа выдавила девушку из автобуса, она не удержалась и свалилась навзничь, прямо в мясистый снег. Пыхтящая серая масса трудящихся озабоченно пробежала возле ее лица, даже не взглянув, одна толстая баба вообще наступила на руку, чертыхнулась и засеменила дальше.
Хотелось заплакать от обиды. Вероника собрала волю в кулак, поднялась, отряхнулась и... рассмеялась. Это у нее самозащита такая. Чтобы отбить у других желание смеяться над ней.
Веронику вырастила бабака с дедом. Мать по непонятной причине самоликвидировалась в детстве, об отце вообще не упоминалось. Словно она была зачата от святого духа. Хотя святостью здесь и не пахло – характер у Вероники сложился годам к десяти и ого-го какой! «Девочка волевая, целеустремленная, решительная», – утверждала школьная характеристика.
От себя она бы добавила «и справедливая». Тогда все названные качества преобразуются в положительный образ. Это она сама додумалась: если к школьной характеристике добавить слово, ну, к примеру, «злопамятная», то все вышеозначенные качества вполне подойдут будущей преступнице. Да, да, никак не меньше!
От бабаки унаследовала жесткий характер. Бабушка не слабого десятка, ей бы оркестром дирижировать, а она зациклилась на семейно-личностных отношениях и похоронила свои таланты. Хотя взращивать чужой талант – занятие куда менее благодарное, чем развивать свой. Бабушкина психология всегда была загадкой для Вероники – сначала бабака «клала жизнь» на то, чтобы сделать «из нуля человека», а потом, когда наступало время собирать плоды трудов своих, вдруг резко теряла интерес и начинала ненавидеть. Так случилось с мамой. Судя по бабакиному рассказу – забрала она из Питера у нерадивой мамаши дитя, прихватила послушного деда и уехала аж на край земли. В Хабаровск.
Бабка образованная, вольномыслящая плюс энергично-позитивная вложила все свои силы в воспитание внучки. И балет, и языки, и музыка – только учись. Вероника бабку любила, очень сложно не любить того, кому ты всем обязан.
Никто больше в целом свете не называет свою бабушку бабакой. В этом обращении столько тепла и преданности, томами книг не передашь. А одним словом получилось – бабака моя... Это Вероника придумала, слово само из души выпало.
И только одна тема их неизменно ссорила.
– При живой матери ребенок сирота! – скорбным голосом любила повторять бабушка и горестно кивала себе головой – так и есть, сирота-сиротинушка.
– Ты же говорила, что сама забрала меня у мамы? – вновь и вновь удивлялась дезинформации Вероника.
Бабушка вмиг меняла настроение и начинала злиться:
– У твоей матери всегда карьера была на первом месте! Разве есть дело до ребенка? Так и таскала бы тебя по гастролям... Народная артистка, тьфу! Тьфу, тьфу! – неизменно так кончался куций разговор о самом главном.
Уж лучше не трогать эту тему. Вероника давно поняла, но очень хотелось узнать, кто мать, где работает, почему не приезжает? Правду говорит бабушка или преувеличивает? Вероника постоянно задавала себе и бабке эти вопросы, но ответа не получила ни разу. Стойкая бабушка. Партизанка.
