Матрос сидел за столом в Ленинской комнате и что-то писал. За окнами свирепо гудел ветер, а здесь было спокойно, тихо, и ровным теплом дышали батареи.
- Это еще что такое? - В голосе вошедшего офицера прозвучало неудовольствие. - В Ленинской комнате - и в шинели!..
- Виноват. - Матрос смущенно встал из-за стола. Холодно, замерз чего-то...
И он пошел к двери, на ходу расстегивая крючки.
"Замерз чего-то"... Ну что же, ему можно было поверить. Всего несколько дней назад эта подводная лодка вернулась из очень долгого плавания. Привычными для моряков были и "форма ноль" - трусы да тапочки, и беспощадное солнце над стальной палубой в нечастые моменты всплытия, и "прохладный" тридцатиградусный забортный душ в отсеке. Вот потому нормальный зимний ветерок заставляет их, крепких, здоровых парней, сейчас зябко ежиться отвыкли!
Пройдут годы. Когда-нибудь можно будет назвать и эти цифры - сутки, мили, тонны... И какой-нибудь сегодняшний первогодок еще скажет внуку: "Было такое, было... В одна тысяча девятьсот... где-то в восьмидесятых, точно!"
Так будет. А пока...
Третьи сутки бушевал шторм. Волна, отороченная мутно белеющим кружевом пены, прокатывалась по надстройке и, разрезанная надвое рубкой, соскальзывала за борт.
"Баллов шесть, не меньше...- мелькнула непроизвольная мысль, и офицер беспокойно посмотрел назад. - Как же не вовремя..."
Вышло из строя одно из уплотняющих устройств.
Обстановка была сложной. Наверху шел шторм, а "бойкость" района не давала командиру возможности спокойно ожидать улучшения погоды. Надо было решаться...
Информация командира была короткой. Необходимо устранить неисправность. Работать придется на верхней палубе, ночью и в шторм. Пойдут добровольцы.
Ими оказалась вся команда. Выбрали лучших.
Про Ивана Федорова офицер сказал мне коротко: "Он все может".
Вместе с коммунистом старшиной 1-й статьи Федоровым пошел и второй. Им был тоже молодой коммунист, отличный подводник, старший матрос Абаев.
... Снова по кормовой надстройке с шумом прошел водяной вал. В следующую секунду два желтых пятна света скользнули по мокрому блестящему металлу. Раздался лязг откинувшегося лючка, и два, вот уже два горящих глазка аварийных фонариков нырнули вниз, под палубу надстройки. Офицер на мостике нажал тангенту:
- Центральный, запишите: "Начат ремонт устройства..."
Потянулись невыносимо длинные минуты ожидания...
Эту, да и другую работу они уже делали, заблаговременно предвидя возможные неполадки. Командир БЧ-5 не раз и не два заставлял мотористов отдавать эти тридцать две гайки и производить нужные действия. В базе все получалось быстро и четко. Но здесь...
Не было в базе этой кромешной темноты, которую с трудом пробивает слабый свет аварийного фонарика. Не было волн, с беспощадной методичностью обрушивающихся плотными струями сверху и исподволь подкрадывающихся снизу.
Напряженно, но спокойно наблюдают за всем командир и старший помощник.
В ограждении рубки, держа в руках страхующие концы, замерли обеспечивающие. Товарищи, друзья готовы в любой миг прийти на помощь.
Где-то внизу стоят на посту акустики, трюмные, рулевые, электрики весь корабль напряженно следит за храбрецами, и каждая гайка, становящаяся на место, снимает часть этого напряжения...
...Вахтенный центрального поста поставил точку и отодвинул журнал. На страницу легла запись: "Окончен ремонт устройства..." Между записями о начале и конце работы прошло время в три раза меньше, чем предполагалось вначале.
