Мейплы только-только переехали на 13-ю улицу Вест-Сайда, а вечером к ним уже заглянула Ребекка Кьюн, поскольку теперь они оказались в двух шагах друг от друга. Высокая, с неизменной полуулыбкой на лице, немного рассеянная, Ребекка нежно приветствовала Джоан и между делом повернулась так, чтобы Ричард Мейпл снял с нее пальто и шарф. От такой непринужденности ее манер все действия Ричарда стали точными и элегантными, как никогда: хотя они с Джоан были женаты уже почти два года, он выглядел настолько юным, что друзья зачастую не воспринимали его как хозяина дома, и он, соответственно, перестал себя утруждать; часто выходило, что его жена смешивала коктейли, а он в это время, словно почетный гость, праздно сидел на диване и только лучился обаянием; итак, Ричард прошел в неосвещенную спальню, вверил одежду Ребекки двуспальной кровати, а потом вернулся в гостиную. Пальто показалось ему невесомым.
Ребекка, устроившись на полу возле торшера и поджав под себя одну ногу, облокотилась на складную кровать, которую еще не успели вывезти прежние квартиранты, и рассказывала:
– Представляешь, мы с ней были знакомы всего один день – она инструктировала меня в офисе, но я все равно согласилась. Я тогда прозябала в жуткой дыре, которую называли женским пансионом. Там в холлах стояли пишущие машинки, на которых можно было работать, если бросишь в щель четвертак.
Джоан, безупречно держа спину и комкая в руке мокрый носовой платочек, сидела на жестком антикварном стуле, привезенном из дома ее родителей в Вермонте. Она повернулась к Ричарду, чтобы уточнить:
– Раньше Бекки жила вместе с этой девицей и ее приятелем.
– Да, его звали Жак, – добавила Ребекка.
– Ты с ними жила? – переспросил Ричард.
Этот игриво-самоуверенный тон был следствием того ощущения, которое охватило его в темной спальне, где он столь удачно и, можно сказать, с тайным смыслом уложил пальто гостьи, обнаружив при этом особую деликатность, сродни той, что требуется при сообщении дурной вести.
– Да. Так вот, он требовал, чтобы его имя обязательно было написано на почтовом ящике: ужасно боялся, что пропадут какие-то письма. Когда мой брат получил на флоте отпуск и заехал меня проведать, ему первым делом бросился в глаза этот почтовый ящик. – Тут Ребекка пальчиками прочертила в воздухе три параллельные линии, показывая, как одно под другим были расположены имена. – «Джорджина Клайд. Ребекка Кьюн. Жак Циммерман». Брат тогда сказал: «Раньше ты была порядочной девушкой». А Жак даже не подумал убраться на пару дней, чтобы моему брату было где переночевать. Пришлось ему спать на полу. – Она опустила глаза и выудила из сумочки пачку сигарет.
– Правда прелесть? – сказала Джоан и беспомощно улыбнулась, сообразив, что высказалась невпопад.
Ричарда беспокоила ее простуда. Болезнь тянулась целую неделю, но улучшения так и не наступало. Джоан стала совсем бледной, а на щеках выступили пунцовые и желтоватые пятна; это усиливало ее сходство с натурщицами Модильяни[1] – те же миндалевидные голубые глаза и длинная шея, та же привычка ровно держать спину, недоуменно склонять голову и сидеть положив руки на колени.
Ребекка тоже отличалась бледностью, но скорее напоминала карандашный рисунок: ее тяжелые веки и безупречно очерченные губы вызывали в памяти графику Леонардо да Винчи.
– Кому хереса? – бархатным голосом спросил Ричард с высоты своего роста.
– Может, ты предпочитаешь что-нибудь покрепче? – предложила Ребекке Джоан. Этот вопрос будто возник на рекламном щите, где изображение меняется в зависимости от угла зрения, и Ричард прочел в нем явное указание на то, что сегодня он сам будет распоряжаться спиртным.
– Херес вполне подойдет, – сказала Ребекка. У нее была четкая дикция, но ее тихий, слабый голос не придавал словам убедительности.
– Я тоже так считаю, – произнесла Джоан.
– Отлично, – сказал Ричард и взял с камина восьмидолларовую бутылку «Тио Пепе», которую его приятель, второй человек в компании, вынес под полой с дегустации испанского хереса.
На радость всем троим он театральным жестом откупорил бутылку прямо в гостиной, эффектно наполнил до половины три бокала и передал два из них дамам, а затем, облокотившись на каминную полку (Мейплы впервые в жизни обзавелись камином), поболтал свою порцию круговыми движениями, чтобы разогнать простые и сложные эфиры, – так учил его специалист по рекламе вин у них в агентстве. После этого Джоан, как обычно, провозгласила тост, который усвоила в родительском доме:
– За нас – не в последний раз!
Ребекка продолжила рассказ. Жак из принципа не обременял себя работой. Джорджина не удерживалась на одном месте больше трех недель. В квартире имелась общая копилка в виде кошки, на которую все имели равные права. Ребекка спала в отдельной комнате. Жак и Джорджина иногда сочиняли телевизионные сценарии; они возлагали большие надежды на сериал под названием «МБР (то есть Межгалактическое – а может, Межпланетное или еще какое-то – Бюро Расследований) в пространстве и времени». К ним в гости захаживал молодой коммунист, который никогда не мылся, зато всегда был при деньгах, так как его папаша владел половиной всего Вест-Сайда. Днем, когда обе девушки уходили на работу, Жак флиртовал с молоденькой шведкой, жившей этажом выше, которая каждый день роняла свою швабру на их крошечный балкон.
