Эллери Куин лениво восседал в роскошном кожаном кресле прямо напротив большого панорамного окна гостиной. Шорты его небрежно валялись на письменном столе. В руках Эллери держал большой фужер со льдом и неподвижно созерцал жертву у себя под ногами. Время от времени он отхлебывал глоток-другой и опять погружался в созерцание покойника, но — напрасно! Впрочем, на этот раз отсутствие видимых улик его совсем не беспокоило: расследование в самом начале, все еще впереди! Да и жертва весьма необычных размеров — сразу глазом и не охватишь.
Он отхлебнул еще глоточек.
Да, любопытный случай! Вон там, внизу, сразу за окном, прямо у него в ногах, жертва шевелилась, двигалась и подавала все признаки жизни. Правда, в Нью-Йорке его сразу предупредили, что это лишь видимость, так сказать — посмертные судороги, а не подлинная жизнь. Все в один голос уверяли, что можно даже не сомневаться — процесс распада уже в самом разгаре, хотя на первый взгляд поверить в это трудно. Впрочем, любой, кто знает, как благоухает увядающая камелия, сразу поймет, о чем речь! Однако теперь Эллери весьма скептически вспоминал напутствия своих нью-йоркских друзей. Он хорошо знал покойника в его лучшие времена — славный был малый, что и говорить! Просто сказка наяву. И что-то с трудом верилось, что такая жизнь может оборваться…
И Эллери сидел, полный сомнений, на месте преступления — вернее, над этим местом, ибо его маленький коттедж располагался как раз на краю обрыва над городком, напоминая орлиное гнездо на вершине скалы. И тот, чья смерть широко обсуждалась в Нью-Йорке, был прекрасно виден отсюда, слегка подернутый легкой дымкой и искрящийся огнями. Хотя на Севере утверждали, что ОН мертв.
ОН — этот сказочно-прекрасный Голливуд!
Газеты вовсю публиковали некрологи и заявляли, что ОН убит. Убит Телевидением.
Эллери бросал пристальные взгляды на панораму города у себя в ногах, изредка потягивал ром и наслаждался возможностью в этот обычный для Калифорнии душный день тихо и спокойно посидеть нагишом, созерцая открывающуюся перед глазами величественную картину зеленых холмов, покрытых цветами, колеблющимися в знойном мареве.
Почему он выбрал именно Голливуд, Эллери и сам не знал. Любой другой город точно так же подошел бы для его новой книги. Все эти детективы пишутся на один манер, по определенным законам, и место действия не имеет никакого значения: везде один случайный взгляд незаметной женщины из толпы или небольшая опечатка в завещании, или еще какая-нибудь мелочь в этом же роде может послужить началом захватывающей истории. Тем более что Эллери еще весьма смутно представлял содержание своей новой книги, и ровно с тем же успехом он мог поместить героев на Миссури, в Кейптаун или Кремлевский Дворец съездов.
Время шло, а сюжет будущей книги никак не мог выйти из зачаточного состояния, поэтому известие о смерти Великого Голливуда, убитого Мистером Телевидением, прозвучало для Эллери, как знак судьбы. Смерти, убийства и все такое прочее — ведь это как раз по его части! И он немедленно решил прибыть на место преступления и присутствовать при освидетельствовании трупа. Эллери очень надеялся, что атмосфера агонии и краха подстегнет его творческое воображение и работа закипит.
Однако к своему глубокому разочарованию он обнаружил старый добрый Голливуд в полном здравии. Конечно, половина кинотеатров с шикарными рекламами над входом были просто-напросто закрыты и разорены. Получить столик в знаменитом Браун-Дерби теперь не составляло труда для любого смертного. Владельцы знаменитых галантерейных фирм терпели большие убытки и закрывали магазины один за другим. Звезды экрана становились гораздо более сговорчивы и охотно принимали предложения выступить на радио за весьма умеренную плату. Участники музыкальных радиопрограмм потуже затягивали пояса, продавали свои виллы и изо всех сил пытались пробиться на телевизионные конкурсы певцов. Владельцы небольших магазинчиков жаловались, что теперь ни у кого не находится лишних денег, чтобы купить отрез хорошей материи или маникюрный набор, — бюджет практически каждой семьи на много лет вперед был посвящен приобретению нового автомобиля и телевизоров. Шайки подростков, с мрачной торжественностью прозванные газетчиками «волчьими стаями», шныряли по улицам и потрошили приезжих. Старшеклассники на каждом углу продавали анашу. Самым популярным видом спорта у обладателей огнестрельного оружия стало останавливать проезжающие машины на пустынных автострадах. Вы могли бы преспокойно придушить какого-нибудь зазевавшегося туриста на Голливуд-Бульвар в любой вечер после захода солнца, пребывая в полной уверенности, что ни одна живая душа вам не помешает.
Долину Сан-Фернандо начали заполнять толпы дешевых домишек из красного кирпича, а на перекрестках появились невиданные доселе светофоры, ограничивающие привычное свободолюбие калифорнийских водителей. Бетонные защитные столбики по краям дороги прочертили долину во всех направлениях, как «молнии» — кожаную куртку рокера.
Со стороны же океана, на побережье Санта-Моника, куда спускалась живописная цепь холмов, один за другим отстраивались роскошные особняки, владельцы которых гордо именовали их «поместьями», избегая теперь прежнего скромного названия «ранчо». Сюда стремились толпы молодежи самого разного толка, а богатые старички, с трудом притащившись из какой-нибудь Айовы или Мичигана, лечили свой артрит и проживали солидный пенсион. И теперь вам пришлось бы потратить вдвое больше времени, чтобы проехать днем с одного конца Лос-Анджелеса до другого и миновать по крайней мере три или четыре автомобильные пробки. Эллери слышал, что сюда, в Южную Калифорнию, переместились огромные фабрики, и тысячи мигрантов хлынули следом: последние из породы «пионеров Дикого Запада», и вот для них-то кино все еще оставалось единственным видом развлечений, а слово «телевидение» звучало примерно так же невразумительно, как «антибиотик». Начали процветать придорожные бары и кабачки, а горизонт покрыли двадцатифутовые рекламы мороженого в стаканчиках. Верные поклонники классической музыки все еще наполняли открытые сцены Голливуда, чтобы послушать Чайковского на свежем воздухе. Знаменитая фермерская ярмарка в Файерфаксе по своей пестроте, шуму и гвалту стала напоминать восточный базар, особенно в туристический сезон. Создавалось впечатление, что Безумный Мюнц полностью завладел небесами: повсюду его имя, написанное или высвеченное огромными буквами, смотрело на вас с высоты. На что еще обратил внимание Эллери, так это на газеты, страницы которых заполонили теперь смачные изображения голых бабенок, совершенно немыслимые в прежние времена. Одно фото особенно поразило его: этакая толстушка с аппетитными формами, взгромоздившаяся на украшенный цветами гроб с надписью: «Мисс Похороны»… Но это еще что! Через три дня, как сообщали газеты, Великий Владыка должен был предпринять шестичасовой поход по Фиджроу-Стрит к Мемориал-Колизеум в сопровождении тринадцати тысяч «красных фесок»