7 апреля. Цюрих
По новой американской моде перед основным сеансом в качестве бесплатного «бонуса» (тоже заокеанское словечко) крутили кинохронику.
Билет был самый дешевый, за 50 раппенов, на балконе и сбоку. Поверх кепи и котелков чертовых швейцарцев, которые еще со времен Вильгельма Телля чувствуют себя неуютно с непокрытой головой, Зепп видел лишь верхнюю половину экрана. Не то чтоб его сильно занимала программа. Он взял билет в «Ориент-синема» скоротать время до условленного часа. Опять же нет лучше способа уйти от слежки, нежели когда выскальзываешь из темного зала во время сеанса. Вряд ли какая-либо из местных агентур обратила внимание на пролетария в потертой одежде, но, как говорят русские, береженого Бог бережет.
Уйти фон Теофельс рассчитывал через двадцать минут после начала афишной картины, а до той поры собирался прокрутить в голове детали и возможные повороты первого этапа предстоящей операции. Но когда на экране начали показывать кадры мартовских событий в Петрограде, поневоле отвлекся от деловых мыслей.
Вот как, оказывается, выглядит крах империи, что простояла триста лет и казалась несокрушимой. Просто валит по улице грязный весенний поток, пузырящийся флагами и транспарантами, и летят вверх шапки, и вздымаются руки. А когда камера берет ближний ракурс, видно, что все ужасно чему-то радуются. Разинутые в воплях рты, растянутые до ушей губы, ошалелые глаза. Бурная, выплеснувшаяся из берегов энергия, которая вышла из-под контроля. Когда-то, во время поездки по Сибири, майор видел ледоход на Иртыше. Как начал трескать и лопаться метровый слой льда, и серая шкура реки вздыбилась клочьями, и глыбы заторопились куда-то, налезая друг на друга, крошась, выкидываясь на берег.
В сущности, нужно радоваться, что противник, борьбе с которым посвящена вся твоя жизнь, забесновался, забился в корчах и сладострастно раздирает на себе мясо. Но одно дело прочесть в газетах про революцию, и совсем другое — увидеть, как это происходит.
Зеппа охватило странно тревожное чувство.
Русские события он воспринял так же, как все германцы: случилось нечто прекрасное и неожиданное, будто Господь наконец определился, на чьей Он стороне, и решил вознаградить Свой избранный народ за великое терпение и стойкость, приблизив конец испытаний.
Однако, глядя на экран, фон Теофельс вспомнил азбучную истину: революция не бывает концом, она всегда — начало. Куда устремится взрывная волна великой высвободившейся стихии, когда ей станет тесно в каменных ущельях Петрограда? Вдруг из хаоса и содома выкуется сталь невиданной прочности? Ведь случилось же нечто подобное сто двадцать лет назад: орда голодранцев-санкюлотов в красных колпаках, под предводительством вчерашних лейтенантов, конюхов и кузнецов разбила европейские регулярные армии и подпалила весь континент.
Что-то стиснулось справа в животе, где еще толком не срослись продырявленные пулей кишки. Майор привычным жестом прижал к боку ладонь. И в ту же секунду было ему явлено провиденциальное, прескверное видение.
Объектив, скользивший по ликующей толпе петроградцев, на миг выхватил лицо молодого офицера. Оно сияло широкой, такою же, как у всех, улыбкой; над воротником виднелась обмотанная бинтами шея; на груди колыхался серый (на самом деле, вероятно, кумачовый) бант.
Хоть камера и уползла дальше, но никаких сомнений: это он! Он жив!
Зепп двинул кулаком по подлокотнику с такой силой, что хрустнуло дерево, а в боку будто распрямился моток колючей проволоки. На Теофельса заоборачивались.
Закусив губу, полускрючившись, он вслепую, стукаясь о чьи-то колени и наступая на галоши, стал продираться к выходу.
Воздуха, свежего воздуха!
В фойе было не так душно, как в прокуренном зале. Теофельс остановился перед зеркалом, поморщился на свою бледно-зеленую физиономию, поношенную куртку, засаленный картуз, плебейские усы подковой, а больше всего — на свою бабью впечатлительность. Нервы после ранения стали ни к черту.
Ну да, удивительное совпадение. И неприятно, что чертов щенок жив. Ходит, радуется — непонятно чему. Ведь того самого царя, из-за которого он получил пулю в горло, скинули к черту. И получается, что никакой победы мальчишка все-таки не одержал.
Однако майор привык быть честным с самим собой. Не в царе дело. Дело в том, что Йозеф фон Теофельс, лучший среди лучших, впервые потерпел поражение. Личное поражение. До сегодняшнего дня утешался лишь тем, что человек, который его победил, заплатил за свой триумф жизнью. Слабоватое утешение. А как только что выяснилось, еще и ложное.
Никогда Зепп не верил в дурные предзнаменования, а сейчас вдруг ощутил прилив мутной тоски. «Всё это плохо кончится», — проблеял тоненький, гнусный дискант. Вероятно, то был пресловутый внутренний голос.
И рассердился Теофельс. Скрипнул зубами. Дисканту велел заткнуться. Весть о том, что господин Алексей Романов жив, зачислил в разряд полезной информации: бог даст, еще встретимся. А потрепанная внешность и даже бледность были кстати — вписывались в легенду.