Сержио Торренте вступал во дворец Аззарини в первый раз за десять лет.
Величественный особняк на тосканских холмах являл собой выдающийся образчик палладианства, характерного для европейской архитектуры семнадцатого и восемнадцатого веков. Некогда возведенный в окружении плодородных виноградников для легендарного представителя династии виноделов Аззарини, вследствие череды авантюр и сомнительных комбинаций он поменял хозяев, после чего стал приходить в запустение.
Теперь же, вступая в свои права, Сержио Торренте намеревался вернуть дворцу его былой блеск и великолепие.
Каждый камень строения, каждый дюйм прилегающей плодородной земли по задумке Сержио в скором времени должны были обрести славу золотых дней. И нововодворившийся хозяин чувствовал себя достаточно состоятельным и целеустремленным, чтобы добиться этого. Тем более что с дворцом Аззарини его связывала родовая причастность. В иных, благополучных обстоятельствах он вполне мог бесхлопотно стать владельцем этого старинного сооружения и примыкавших к нему земель по праву рождения. Однако судьба распорядилась так, что Сержио пришлось это право отвоевывать. И он отвоевал его.
Вступая в чертоги своих владений, Сержио Торренте поймал себя на мысли, что ликования поубавилось. Его глаз не умиляется, глядя по сторонам, сердце не подпрыгивает от волнения, рука спокойна в соприкосновении с наследием предков, мысли как никогда последовательны и прозаичны. И он ужаснулся оттого, как быстро подавил в себе эту нормальную человеческую радость от свершения своих чаяний, как скоро место искрящегося восторга занял холодный прагматизм дельца.
В последнее время он уже не раз замечал за собой, что достижения, сколь бы масштабными они ни были, не доставляют ему того удовольствия, которое сулят на этапе замысла.
Со свойственными Сержио саркастическими нотками он начал думать, что превращается в чернорабочего, который, разгибаясь после тяжелого трудового дня, только и способен рухнуть без сил, чтобы на другой день вновь погрузиться в работу. Сержио Торренте, конечно же, не рушился без сил в буквальном смысле к концу своих трудовых будней, но ощущение внутренней опустошенности достигло предела.
Первое время Сержио не тревожился понапрасну. Он во множестве наблюдал подобные примеры вокруг себя и считал таковую невозмутимость нормой деловой среды, защитным механизмом психики или просто очередной стадией пресыщения, которая не может не возникнуть у человека его достатка. Сержио верил, что со временем найдет для себя что-то, что станет радовать его вне зависимости от успехов и неудач бизнес-карьеры. И желание заполучить родовое поместье, как ему представлялось еще недавно, могло стать для Сержио той самой отдушиной, которой он так жаждал.
Ему нравилось все основательное, добротное. Он исключил из своей жизни весь сумбур, хаос и неразбериху. В его представлениях, все вокруг него должно было обладать характеристиками сложной, но управляемой системы, где каждая вещь, явление, даже эмоция имеют свое место и четко определенное назначение. Он и мыслил по похожей схеме, зная, когда и на какую мощность следует включать ту или иную эмоцию, чтобы плодотворно функционировать с окружающими его людьми. Он никогда не страдал от приступов безотчетного гнева, даже если вокруг все переворачивалось вверх дном.
Иными словами, Сержио Торренте производил впечатление чрезвычайно уравновешенного человека, чем, собственно, и отпугивал людей, не покупающихся на его имитацию непосредственности и видящих в нем лишь эффективный механизм по извлечению прибыли. Хотя сам Сержио от этого не страдал. Он давно уже не зависел от людей, которым был не по душе.
Когда его окончательно донимала окружавшая его проза, он пробовал что-то беспримерное в спорте. Ну, или в сексе. Хотя принципиальной разницы он в этих занятиях не видел, поскольку ни в том, ни в другом не умел быть командным игроком. Ему не внове было карабкаться по отвесным скалам, рыскать по джунглям с мачете, пробовать каждое новое направление спортивного экстрима. И неудачи его только подзадоривали, но, как правило, его отчаянная натура не знала неудач.
Прогулка Сержио по холлу палаццо Аззарини оказалась занимательной. Эхо его шагов нарушало тишину обширного необитаемого пространства.
Некогда палаццо было домом его детского счастья, местом обитания всеми любимого дитяти. На Сержио сосредоточились чаяния всего его традиционно большого итальянского семейства. Его, как и полагается, холили, лелеяли, голубили, баловали и еще, пожалуй, безмерно услаждали. Он же воспринимал сие испытание нежностью как должное, сносил изо всех мальчишеских сил.
Но однажды сладчайший до приторности сон сменился кошмаром.
Теперь он знал много больше, чем мог уяснить себе в ту далекую пору. Теперь он знал, как ему казалось, все о человеческой жадности.
Сержио Торренте пересек нижний этаж палаццо и вышел на заднюю террасу, возвышавшуюся над пышным садом.
Отчетливое звучание приближающихся шагов заставило его обернуться.
Подошла женщина.
Она была по-голливудски белокура. Платиновые волосы струились волнами, очерчивая благородный овал миловидного лица. Ее шелковое молочно-белое платье эффектно облегало рельефы молодого тела, демонстрируя выразительные холмы груди с тугими горошинами сосков, пологие очертания упругого живота, а чуть ниже — плотные округлые бедра. Воображение могло отдохнуть, пока глаза упивались таким зрелищем. Красавица, очевидно нагая под тонким шелком этого тесного одеяния, носила имя под стать внешности — Грация.
