Френсис Браун
Сказка про дитя-Милосердие
перевод Светлана Лихачева
В стародавние времена жила в западном краю маленькая девочка, у которой не было ни отца, ни матери. Оба они умерли, когда та еще качалась в колыбельке, и дочка их оказалась на попечении дяди, самого богатого фермера во всей округе. У него были дома и земли, стада и отары, уйма слуг, что работали по дому и в поле, жена, что принесла ему огромное приданое и две красавицы-дочери. Все их соседи-бедняки взирали на это семейство с подобострастным почтением, - пока и те не вообразили себя знатными господами. Отец и мать были горды да заносчивы, что твои павлины, дочки почитали себя первыми красавицами на свете, и никто в той семье добрым словом не удостоил бы человека так называемого "низшего сорта".
А именно к таким они причислили и сиротку, хоть та и приходилась им родственницей, - отчасти потому, что у девочки гроша за душой не было, отчасти благодаря ее смиренному, ласковому нраву. Говорили, что, чем горемычнее и презреннее живое существо, тем охотнее она его привечает; потому жители западной страны прозвали девочку дитя-Милосердие, а если и было у нее другое имя, так мне про то неведомо. В этом спесивом семействе дитя-Милосердие держали в черном теле. Дядя отказывался признавать в ней племянницу; кузины не желали водить с ней компанию; тетка заставляла девочку работать в маслодельне, а спать отсылала на чердак, где хранилась всякая рухлядь и сухие травы на зиму. А слуги все как один подделывались под хозяев, так что и среди них дитя-Милосердие больше трудилась, чем отдыхала. Весь день напролет она надраивала ведра, отскребала посуду, мыла глиняные горшки, зато каждую ночь засыпала на чердаке крепко и безмятежно, что твоя принцесса во дворцовой опочивальне.
Дом ее дяди, - просторный и белый, - стоял среди зеленых лугов у реки. Переднее крыльцо увивала виноградная лоза; позади размещался фермерский двор и высокие амбары. Внутри было две гостиных для богатых и две кухни для бедных, - что соседи почитали немыслимой роскошью; и как-то раз ранней осенью, во время жатвы, когда хлеба этого фермера все до последнего зернышка собрали и засыпали в хранилища, он, так и быть, пригласил всех на праздничный ужин в честь сбора урожая. Жители западного края пришли, разодевшись по-праздничному и памятуя о хороших манерах. Таких гор пирогов и сыров, столько корзин с яблоками и бочек эля на пирах вовеки не бывало! И в гостиной, и в кухне гости веселились от души. Тем временем к черному ходу подошла нищая старуха, прося дать ей каких-никаких объедков и приютить на ночь. Одежда ее из грубой мешковины давно превратилась в лохмотья; седые волосы повылезли; спина согнулась; зубы выпали, пальцы скрючились; вдобавок она косила на один глаз и припадала на одну ногу. Словом, другой такой безобразной нищенки на всем белом свете не сыскалось бы. Первой ее заприметила судомойка - и велела убираться прочь, обозвав страхолюдной ведьмой. Следующим был мальчик-подпасок: он через плечо швырнул в нее костью; но дитя-Милосердие, заслышав шум, встала со своего места в самом конце последнего из столов и предложила старухе свою долю ужина и свою постель на чердаке. Ни словом не поблагодарив девочку, та уселась за трапезу. Все гости подняли дитя-Милосердие на смех: еще не хватало уступить свою кровать и свой ужин какой-то нищенке! Надменные кузины объявили, что это вполне в ее плебейском духе, но дитя-Милосердие пропустила их колкости мимо ушей. В тот вечер вместо ужина она выскребла горшки, а спать легла на мешке среди рухляди, в то время как старуха почивала в ее теплой постельке; а на следующее утро, пока девочка еще спала, гостья поднялась и ушла, ни словом не поблагодарив ее и даже доброго утра не пожелав.
На следующий день все слуги маялись животом после пира и оттого настроение у большинства было прескверное; сами судите, много ли в них осталось учтивости; и вот, во время ужина, кто же явился к черному ходу, как не все та же старуха, прося каких-никаких объедков и приюта на ночь. Никто ее и слушать не стал, и ни кусочка ей не подал, но вот со своего места в дальнем конце самого последнего из столов поднялась дитя-Милосердие и участливо предложила нищенке свой ужин и свою постель на чердаке. И снова старуха, не говоря ни слова, уселась за трапезу. Вместо ужина дитя-Милосердие выскребла горшки и уснула на мешке. А поутру старуха исчезла; однако шесть вечеров подряд, как только накрывали ужин, нищенка неизменно являлась к черному входу, и девочка всякий раз приглашала ее в дом.
Тетка дитяти-Милосердия говорила: пусть себе возится с нищими, пока не надоест. Кузины непрестанно потешались над ее, как они говорили, "именитой гостьей". Старуха порою ворчала: "Дитя, и почему бы тебе не застелить постель помягче? И чего это у тебя одеяла такие тонкие?" - но так ни разу и не поблагодарила девочку, и не пожелала ей вежливо доброго утра. Наконец, на девятый вечер считая со дня первого ее появления, когда дитя-Милосердие уже привыкла выскребать горшки и спать на мешке, раздался знакомый стук в дверь, - и на пороге возникла нищенка с безобразным, пепельно-серым псом, таким бестолковым и неуклюжим с виду, что никакой подпасок не потерпел бы при себе такого помощника.
