Сикстен спит. Над его кроватью висит мамина фотография. В комнате темно и тихо. Луна смотрит с высоты на зеленый дом на улице Руссинвеген.
А где-то вдалеке по пустынным улицам мчит ночной автобус. За рулем – папа Сикстена. Он смотрит на часы, а затем переводит взгляд на фотографию сына, приклеенную на стекло.
Вот он тормозит автобус у края дороги. Нет, это не остановка. Просто рядом телефонная будка.
– Извините, – говорит папа в микрофон, – я на минутку.
Берет кошелек с мелочью и выходит из автобуса. Но когда он подходит ближе, оказывается, что телефон занят. В будке стоит длинноволосая женщина. Она привязала собаку снаружи и все говорит и говорит, словно наговориться не может. Папа Сикстена наклоняется и расстегивает собачий ошейник.
– Ну-ка – беги! – шепчет он псу.
Пес срывается с места, а папа поднимает пустой ошейник и тихонько стучит билетным компостером по стеклу.
В квартире Сикстена раздается звонок. Телефон звонит довольно долго. Не так-то легко разбудить мальчика.
Но наконец Сикстен откидывает одеяло. Он бежит через комнату. По валяющимся на полу носкам, рубашкам и трусам. Мчится по коридору и влетает в кухню – там стоит телефон.
– Привет, – запыхавшись, говорит он.
– Привет, – отвечает голос в трубке. – Это я!
– Знаю.
Сикстен сразу догадался, что это отец. Он звонит каждый раз, когда дежурит в ночную смену, и сын остается один дома.
– Ты что, не спишь? – спрашивает папа.
– Сплю.
– А со спичками не играешь?
До чего только не додумается папа, пока сидит за баранкой автобуса! То волнуется, не решил ли Сикстен поджечь дом, а то боится, что мальчик забыл запереть дверь и в квартиру ворвались грабители.
Папа всегда готов к худшему.
– Вроде нет, – отвечает Сикстен. – Вообще-то я спал.
– Молодец! А помнишь, что я тебе говорил о незнакомых людях на улице?
– Угу. Не волнуйся.
Сикстен берет ручку. Он рисует молнию на листке бумаги, который лежит на кухонном столе.
– А вот еще я подумал, – начинает папа и вдруг останавливается на полуслове. – О чем же я подумал?
– О конфорках, – подсказывает Сикстен.
– Ага, – радостно подхватывает отец. – Я их, конечно, выключил, но все же мне не следует оставлять тебя по ночам дома одного.
– Пустяки! – успокаивает его Сикстен. – Мне нравится быть одному. Кстати, мама звонила.
– Я тебя люблю, – говорит папа. – А теперь мне пора в автобус. Спокойной ночи.
Но Сикстену не так-то просто заснуть. По крайней мере сразу.
Он сидит в папином боксерском халате за кухонным столом. Скомкав листок с нарисованной молнией, кладет его на сковородку. Поджигает. Смотрит, как разгорается пламя. Здорово!
Здорово, когда целая ночь в полном твоем распоряжении.
Когда листок догорает, Сикстен кладет сковороду в мойку и тщательно ополаскивает.
Летнее солнце и шерстяные носки
Папа кричит, что завтрак готов. Сикстен разглядывает носки. Когда-то они были белыми.
– Иди скорее! – торопит папа.
– Сейчас, – откликается Сикстен и морщит нос: чистой одежды не осталось совсем. И получистой тоже. С тех пор как сломалась стиральная машина, вся летняя одежда постепенно кончилась.
Папа никак не соберется починить машину. После того как уехала мама, у папы все из рук валится. Вот и стиральную машину он разобрал, разложил детали на газете в ванной, а что дальше – неизвестно.
Все тонкие рубашки в пятнах. Последние джинсы Боббо залил ему в школьной столовой соусом.
Да, нелегкая задачка!
Когда Сикстен наконец появляется в кухне, папа уже завтракает. Он ест обстоятельно, как бывалый боксер, проработавший целую ночь – жареную грудинку с картошкой. Сыну он тоже положил изрядно – тарелку с верхом. Форменная водительская куртка висит на стуле. Жарко. Сквозь криво повешенные гардины солнце печет как ненормальное.
– Ну и погодка! – не отрывая глаз от тарелки, говорит папа. – Настоящее лето.
– Ага, – соглашается Сикстен. – Завтра, между прочим, последний день занятий.
Папа поднимает глаза. Смотрит на сына. Хмурится. Оглядывает мальчика с ног до головы.
– Нет, так не годится, – заключает он.
– Почему?
– Не по сезону.
На Сикстене лыжные брюки, такие тесные, что кажется, вот-вот лопнут, шерстяной свитер им под стать, на ногах – толстые серые шерстяные носки.
Сикстен усаживается за стол и поддевает вилкой кусок картошки.
– И что тебе не нравится?
– Да ведь лето на дворе! Жарища. Тебя же дразнить станут!
– Не станут, – отбивается Сикстен. – Все так ходят.
– Это в зимнем-то? – изумляется папа.
– Ну, да. Это модно. Не замечал? А все потому, что спишь днем. Ладно, все в порядке.
Папа улыбается и громко вздыхает. Вздох его похож на звук закрывающейся автобусной двери.
– Ну-ну. Наелся? Хочешь еще что-нибудь? – Папа с любовью глядит на сына, набившего полный рот картошкой.
– Яичницу бы, – выдавливает Сикстен.
Папа достает из холодильника яйцо, разбивает его о край сковородки и следит, как застывает белок. Сикстен тем временем быстренько перекладывает свою порцию на отцовскую тарелку и выскакивает из-за стола.
– Ну, мне пора!
– А яичница?
– Съешь сам.
В дверях Сикстен останавливается. Застегивает верхнюю пуговицу на штанах, глубоко вздыхает, напускает на себя счастливо-беззаботный вид и выходит на солнцепек.
