Мягкий, точно дождевая вода. В первый же вечер я повел его через фазаний луг, и вспугнутые птицы вырывались из травы прямо у нас перед носом. Реактивный вертикальный взлет фазана испугает любого, привыкнуть к нему нельзя. Я вот заранее знаю, жду — и то оторопь берет. А что мог знать он, двухмесячный, голова-шея — словно вопросительный знак?
Я взял его на поводок, и он запрыгал от радости. Так резвятся звери и дети, а взрослые — никогда. Взрослые всю жизнь недоумевают: куда подевались их детские прыг-скок?
Лапы у него были устроены для хождения по кругу, по орбите — вокруг меня. Вселенная игры. Отчего же я так целеустремленно иду по прямой? Куда меня заведет? А он описывает круг за кругом, и попадаем мы в итоге в одно и то же место.
Я шел купаться. Ужасно хотелось смыть тяжелые, жаркие следы прошедшего дня. Сбить звезды с зеркальной глади и окунуться в податливую воду. Я перекинул поводок через сточный желоб, затянул и разделся. Как же весело ему было жевать пару новых носков и валяться на старых хозяйских ботинках! Вопрошающая голова уткнулась в находку и, поглощенный ею всецело, он не заметил, как я нырнул. Ночь пахла сеном и розмарином.
А вот это оказалось совсем не весело. Утонуло его солнце. Бросило его в кромешной тьме мирозданья, не наделив даже именем. Внезапно он тявкнул тонким, дрожащим голоском — впервые в жизни, а потом вдруг обнаружил, что длинный нос — это орудийный ствол, что можно взвыть и послать залп своей тоски в этот страшный мир, где еще недавно было вовсе не страшно.
Я оперся локтями о воду и приподнялся как можно выше. Первое же мое слово он поймал ловко, словно мячик. И очутился на перевале меж хаосом и порядком. Это мгновение эволюции бесконечно проходят все неискушенные, юные, недавно рожденные. В этот миг еще не существует машин и самолетов. Еще не расписана Сикстинская капелла, не создана ни единая книга. Есть только луна, вода, ночь, тоска одного существа и ответ другого. Миг между хаосом и порядком — а потом я впервые произношу его имя. И он меня слышит.
Домой его пришлось нести: щенок беспомощно сплел лапы и уткнулся носом поглубже за отворот пиджака; уже сейчас он был вдвое больше взрослой кошки, но в то же время — маленький, такой маленький, крошечный, как раз по ширине моих рук.
Утром я забрал его с фермы, от братишек и сестры, от матери и друзей. Он, прицельно выбранный из весеннего помета, станет моим псом, тугой спиралью моего счастья. Медленно, постепенно эта спираль раскрутится? и счастье откроется мне вполне.
Спортивная машина ему нравилась — пока мы не тронулись в путь. Прежде движение воплощалось для него в четырех ногах, в крайнем случае — в двух. Он еще не изобрел колеса. С отчаяньем выходца из каменного века он забился в самый угол на заднем сиденье. Он не напрягся, а наоборот — бесформенно расползся, а под ним, на синей коже расползлась лужа, которую не замедлил выпустить его расползшийся от страха мочевой пузырь.
Через пять минут мы были дома, и он, пошатываясь, выбрался из машины словно раб сошел с галеры, где отсидел, прикованный, больше полугода. Он нетвердо ступал по гравию неуклюжими, не соразмерными телу лапами, ожидая, что земля вот-вот снова уйдет из-под ног.
Я подтолкнул его к калитке — маленькой дверце в массивных воротах. Он взглянул на меня недоуменно: что делать-то? Пришлось показать, как одолеть порожек: закинь разом две передние лапы, подтяни задние и прыгай. Он плюхнулся мордой в землю, но благодарно замахал хвостом.
Все утро перед поездкой на ферму я притворялся собакой. Ползал на четвереньках по кухне и подсобке, выискивая все ядовитое (отбеливатель), опасное (крем для обуви), запретное (резиновые сапоги), смертоносное (электропроводку), все глотательное, жевательное, сгрызательное, а еще всевозможные ножницы и пилы, то есть все, что может разрезать собаку пополам.
Накануне я весь день прилаживал новые полки и переставлял шкафы. Заехавший из Лондона приятель спросил, не увлекся ли я фэн-шуем. Пришлось объяснить, что меня интересуют не энергопотоки, а место, куда можно спрятать собачьи лакомства.
Даже шланги стиральной машины я отвел в другую сторону, поскольку прочел в руководстве, что ларчеры обожают грызть шланги, причем когда машина работает, и если собаку не ударит током, то уж потоп на кухне обеспечен наверняка.
Неделю назад я упросил подругу сходить в магазин «Мать и малыш» и купить детский манеж. Этот поход ее чуть не доконал. Дело было отнюдь не в слащаво-пастельных тонах, звуках свирели и экране с мультиками и даже не в продавцах, которые по умственному развитию в точности соответствовали возрастным группам 2-4 и 4-6. И даже не в спецпредложениях, вроде «Сто сосок по цене пятидесяти». Просто мою подругу сбила с ног тележка-подъемник со штабелем ночных горшков.
Я установил манеж. Попытался помириться с подругой. Провел бессонную ночь на новом, набитом бобами матрасике. Я притворялся собакой.
Наутро позвонил фермер.
— Приходите забирайте. Самое время.
Самое время. Сейчас или никогда. Не раньше, не позже. Сейчас.
Да, я приду за тобой. Соберу все силы в кулак и — приду. Перекинусь мостом через поток других твоих шансов. Буду мостом, буду паромом, потому что ты мечта.
