Юдин с напряженным вниманием смотрел, как Мила листает рекламный буклет со скрипуче-резиновыми мелованными страницами. Лазуритовое море выплескивалось с них на зеркальный столик.
– Может, в Таиланд? – спросила она, и ее перламутровый ноготок уткнулся в пальму, похожую на горящий зеленым пламенем факел.
– Мне надоели вонючие слоны и наглые обезьяны, – ответил он ледяным голосом.
В Таиланде они были три месяца назад. Вонючих слонов и наглых обезьян он видел там лишь издали, они никак не могли ему надоесть. Ему надоела жена. Окончательно. Бесповоротно. До краев терпения. Мало того, он почувствовал, что она начинает потихоньку приучать его к своим желаниям, начинает навязывать ему свою волю. Это были опасные симптомы. Впрочем, опасные – слишком громко сказано. Юдин не позволит ей поднять голову и ни на йоту не утратит власти над женой. Потому что она – ничто. Человечек, от которого ничего не зависит в их семье. Она ничего не может. Она не родила ему ребенка, не заработала денег, не сделала карьеры, не стала актрисой, фотомоделью или на крайний случай мелким начальником. Полнеющая и быстро стареющая женщина.
Он смотрел на ее ухоженные руки, на отливающие ракушечным перламутром ногти. И это тоже – его заслуга. Его деньги облагораживали заурядную внешность Милы. Она, как давно повелось в их семье, попросила у него денег на маникюр. А он ей ответил: «А ты попробуй быть красивой без денег. Возьми естественную красоту у природы. Сядь на диету, начни бегать в парке, купайся в проруби». Он вволю поиздевался над ней перед тем, как дать деньги, и хорошо видел, что его слова достигают цели, причиняют ей унижающую боль. Но не возмущалась, терпела. Знала кошка, чье мясо съела…
И Юдин дал себе зарок, что никогда больше не поедет с Милой в отпуск. Он и только он будет распоряжаться собой, придумывать себе развлечения и выбирать удовольствия. Ибо он хозяин, кормилец, лидер – словом, бог и царь для этого жалкого и слабого существа… Мила перевернула страничку. Он смотрел на жену исподлобья, с тоскливым ожиданием очередной попытки проявить требовательный каприз. Ему доставляла удовольствие эта игра, и он ждал, когда она снова заговорит, чтобы ответить ей насмешливо и высокомерно.
Мила рассматривала большую фотографию пронзительно-синего залива, стиснутого горячими желто-коричневыми холмами. Наверняка там американцы снимают пейзажи, которые потом выдают за марсианские. В Шарм-Эль-Шейхе они отмечали прошлый Новый год, это была идея Милы. Юдин чувствовал себя идиотом, прогуливаясь в плавках по пляжу. Его генетическая память пребывала в панике, ей не хватало мороза, сугробов и пахнущих свежей хвоей елок. Но Миле там очень понравилось. Особенно ее впечатлило, как курчавый, со сверкающими жуликоватыми глазенками арапчонок, прибиравший в номере, скручивал из полотенец белых лебедей.
– В Шарм-Эль-Шейх ты, конечно, не хочешь, – сказала жена, почувствовав, какое мощное противодействие для нее подготовлено. – Тогда, может быть, на Канары? Да! Я хочу на Канары!
– А ты заработала на Канары?
Она молча опустила глаза, делая вид, что читает список услуг и расценок. Вопрос без ответа. Вопрос – напоминание. Вопрос – хлыст. Мелованная страничка дрожала в ее пальцах. Лет пять назад все было иначе. Юдин служил авиационным техником в умирающей подмосковной воинской части, и эта служба не была нужна ни родине, ни семье, ни ему лично. Она вообще никому не была нужна, даже командиру части, обрюзгшему полковнику, который продал на металл все, что пожелали купить китайские предприниматели. Юдин с Милой несколько лет сидели без денег, жили в тещиной квартире. Теща, злобная и жадная лупоглазка, похожая на железнодорожный семафор, скрещивала руки на своей высохшей груди и отрывисто выплевывала одни и те же слова: «И долго это будет продолжаться? Долго ты собираешься сидеть на моей шее?» Мила заблаговременно исчезала в закоулках большой, темной, пахнущей мастикой для полов квартиры, чтобы не предавать Юдина открыто. Потом, оставшись с Юдиным наедине, хлопала глазами, до отвращения сильно смахивая на мать, и фальшиво сокрушалась: «Неужели она так и сказала? Я обязательно с ней поговорю! Я ей все выскажу!»
А потом вдруг его брат Виктор тихо и быстро приватизировал занюханный заводик по производству арматуры, где служил военпредом, подмял мелкие, раскиданные по городу цеха и склады и выставил счет должникам. В качестве вышибалы принял на работу Юдина, который уволился со службы за один день и стал стремительно прибавлять в весе. Периферийные должники, напуганные тугим животом и уголовным сленгом Юдина, расплачивались быстро и чем могли. Если не было денег, отдавали подержанные иномарки, дачи, строительные материалы. Через год Юдин въехал в четырехкомнатную квартиру, отобранную у обанкротившегося бизнесмена за долги, занял загородный дом другого должника и сел за руль навороченной «БМВ». Но высшее удовольствие доставили Юдину новые отношения с тещей. В меду захлебывалась его душа, когда теща униженно лебезила перед ним: «Сашенька, а что ты хочешь на ужин? Что тебе приготовить такого, чтобы тебе было вкусно? А давай я твои носочки постираю!» И Юдин, протягивая теще ногу, смотрел, как она, раскорячившись перед ним, бережно стягивает с его ноги носок, и думал: «По-другому запела, поганая старуха?» Или, например, он приезжал к ней в гости, обедал, а потом сразу же надолго занимал туалет. Просидев там изрядно, он выходил и объявлял: «У вас, Зинаида Викторовна, сегодня был на редкость вкусный борщ!» Тем самым он обрекал тещу на тяжкие и мучительные размышления о том, почему зять пришел к такому выводу, сидя на унитазе.
