Кто ребёнком не вслушивался в пение птиц, не впитывал аромат полей и лесов, не переживал утреннего пробуждения природы, тому потом трудно поведать о мире чувств, жизни сердца и ума.
Сергей Бондарчук
Мой отец родился 25 сентября 1920 года в селе Белозёрка Херсонской области на Украине в семье Бондарчуков – Фёдора Петровича и Татьяны Александровны.
Моего дедушки в это время в доме не было. Он нёс службу в Красной Армии и прислал письмо своей любимой жене. Но пока письмо шло, то в пору было поздравить любимых с Новым годом. К счастью, письмо сохранилось.
С Новым годом, с новым счастьем, с новым здоровьем. Милый мой ангел, с ангелочком. Спешу вас уведомить, что я, слава Богу, жив-здоров, чего и вам желаю от Господа Бога. Скорей спешу уведомить тебя о том, что творится сейчас со мной. Ведь я получил письмо! Главное – это то, что я знаю, как зовут моего Сына!!! О, Боже. Серёжа, Сергей Фёдорович!
Мне очень, очень нравится это имя. Кто его придумал? О, Танюшечка, милая моя детка, ангел мой, молись за меня. Я молюсь за тебя. В казарме тишина. Все спят. Второй этаж. Окна прямо на собор Иоанна Кронштадтского. И всё же я слышу звук колокола, точь-в-точь как в нашем монастыре. Танюшечка, пиши почаще и подольше. Остаюсь любящий вас муж и отец. Целую крепко.
Фёдор Бондарчук.
Моя бабушка, Татьяна Александровна, не придумывала имя. Ведь сын у неё родился 25 сентября – а это День памяти Сергия Радонежского, Игумена земли Русской, Всея России Чудотворца. В этот день он почил. В семье была его икона. Верующая Татьяна не стала сообщать отцу, что Серёжу покрестили в том самом Благовещенском монастыре, о котором упоминает в своём письме двадцатитрёхлетний Фёдор Петрович Бондарчук. Позже монастырь был разрушен. Но отец всегда помнил, что родился он в День памяти великого святого Сергея Радонежского.
Благовещенский женский монастырь находился в двенадцати километрах от Херсона, на полуострове, между озёрами Белое и Безмен. Место было красивым и тихим, с цветущими кустами сирени и яблоневым садом. На территории монастыря было двадцать шесть зданий, размещалась церковь во имя Святой Троицы. В 1912 году был возведён Свято-Троицкий собор. Он был увенчан семнадцатью позолочёнными куполами. Росписи в храме копировали фрески храма Христа Спасителя в Москве, Владимирского собора в Киеве и церквей Киево-Печерской Лавры. Их выполняли живописцы, приглашённые из Москвы. Ещё перед началом строительства Свято-Троицкого собора одна из монахинь, матушка Федора, говорила: «Строят собор, а выстроят детский дом»… Наступили смутные времена. Сёстры монастыря создали артель, наивно полагая, что с советской властью можно ужиться. Осенью 1920 года монастырский приют перешёл в ведение Унаробраза[1], и вместо него был устроен детский городок им. Петровского, но на службе в нём по-прежнему оставались члены общины, отказавшиеся от вознаграждения за свой труд. В том же году монастырское хозяйство со всеми угодьями, пахотными землями, огородами, фруктовым садом, виноградником было национализировано и объявлено культсовхозом[2] «Пролетарская жизнь». Но обслуживание и управление им по-прежнему оставалось в руках сестёр. Именно поэтому в монастырских стенах продолжали крестить детей. Верующая Татьяна Александровна и баба Мотя успели покрестить младенца. В Белозёрке издавна в мире и согласии проживали сербы, болгары, турки, цыгане, венгры, русские и украинцы. Более двадцати национальностей. Папа мой любил говорить: «Дед мой – болгарин, бабушка – сербка, по паспорту я – украинец, а в душе я – русский».
В хате Бондарчуков висел портрет Тараса Шевченко и портрет дедушки Сергея по отцу, болгарина по происхождению, Петра Константиновича Бондарчука и его жены – сербиянки Матрёны. Или, как нежно её называли в семье, – бабы Моти. У них было три сына: старший – Александр, средний – Михаил, младший – Фёдор и дочь Евгения. Семья была дружная. Про Бондарчуков говорили, что они – люди гордые, но справедливые, готовые всегда прийти на помощь. Не от моего ли прадеда Петра Константиновича, не от казачьих ли вольных общин, непокорных и могучих, складывался характер Фёдора Петровича, а затем – и моего отца… Ведь именно о казаках складывались легенды как об особой породе людей – гордых, решительных, вольных, всегда готовых как к обороне, так и к нападению. Во все времена казаки умели совмещать в себе и землепашцев, и воинов, и верных отцов.
Бабушка – сербиянка, женщина прекрасная, смуглая, темноглазая и темнокосая. Во внуке души не чаяла, и все близкие говорили: «Да он лицом – весь в тебя».
