Пётр Михайлович спешил на работу. Уже третий день он как проклятый бегал от метро «Комсомольская» до офиса на своих двоих. Машина стояла на ремонте и Петру Михайловичу, солидному мужчине в годах, приходилось вприпрыжку скакать по Краснопрудной, лавируя в толпе приезжих с тюками и тележками. Пётр Михайлович не любил иногородних, а иногородние не любили Петра Михайловича. Они толкались, наступали ему на ноги, то и дело задевали грязными сумками, норовя запачкать дорогой костюм.
Просто кошмар какой-то, завтра же возьму машину в прокат. — Думал Пётр Михайлович, старательно огибая очередную группу небритых мужиков в грязных свитерах и вытянутых трениках. Пока он бочком протискивался мимо этих маргинальных элементов, рядом промчался маленький чумазый цыганёнок, и барсетка Петра Михайловича ускакала вместе с малолетним разбойником.
— Ах ты тварь мелкая, а ну стоять! — взревел Пётр Михайлович в праведном гневе и помчался нейтрализовывать преступника, но того уже и след простыл.
Вот так и бывает, — подумал Пётр Михайлович, — ты работаешь, спину гнёшь с утра до ночи, а какая-то падаль ленивая живёт в твоей стране за твой счёт и чувствует себя здесь хозяином. Бумажник, паспорт, пропуск, телефон… — всё к херам собачьим пропало.
Прикинув размер понесённого ущерба, он решил вернуться на Казанский вокзал и найти отделение милиции. Хотя особых надежд по поводу возвращения украденного и не питал. Составили протокол, посочувствовали, попрощались.
Выходя из здания вокзала, Пётр Михайлович уже немного успокоился. И надо же было такому случиться, что на полпути к дверям родного, чистого и светлого офиса подошла к нему старая цыганка.
— Ай, дорогой, что такой мрачный? Дай погадаю, всю правду скажу, ни чего не утаю. Глядишь, и на сердце полегчает.
Это была ошибка. Пётр Михайлович был явно не расположен к гаданию.
— Погадаешь? Погадаешь?! Ах ты, сука старая! Полчаса назад у меня один из ваших выродков барсетку вырвал, а ты значит теперь еще с меня денег снять хочешь, да? Мало вам всё, да? — Пётр Михайлович расходился всё больше и больше. — По Москве уже газенвагены пора пускать, чтоб от вас мразей город очистить, вы же всё уже заполонили, как тараканы, бля, плодитесь.
На этой оптимистичной ноте Пётр Михайлович схватил старушечье лицо раскрытой ладонью и с силой толкнул. Цыганка вытаращила глаза, замахала руками и грохнулась на асфальт пятой точкой. Как только приземление состоялось, растерянное и удивлённое выражение на её лице сменилось злобной гримасой. Вся сжавшись, как побитая собака, и прикрываясь трясущейся рукой, старуха процедила сквозь зубы: — «Да не найдёт твоя чёрная душа покоя».
— Что ты сказала, тварь? — Пётр Михайлович побагровел от ярости. — Что сказала?!
Он уже схватил цыганку за лацканы и замахнулся увесистым кулаком для сокрушительного удара, но передумал. Лицо его скривилось, выражая крайнюю степень омерзения и брезгливости. Пётр Михайлович отпустил старуху, вытер руку о штанину и, не переставая кривиться, гордо зашагал дальше.
Вот дрянь какая, — говорил сам себе Пётр Михайлович, — это же на…
Пока он произносил«…до же…», голова его поворачивалась вправо, туда, откуда доносился визг тормозов. Сначала Пётр Михайлович увидел чёрный дым, потом боковое зеркало, правую фару, радиаторную решетку, капот, лобовое стекло, почти вылезшие из орбит глаза водителя, вжавшегося в кресло… белый потолок.
Почему? Где я? — Пётр Михайлович тупо уставился в белое пространство. — Я шёл на работу. Меня ограбили. Я мыслю простыми предложениями. Почему?
Он схватился руками за края того, на чём лежал и сел, но перед глазами всё равно был потолок. Это обстоятельство сильно смущало Петра Михайловича. Что-то было не так. «Почему везде потолок?». Он повернул голову направо, налево — ни каких видимых изменений, кругом ровная белая поверхность. Кроме того, было очень холодно. Он начал дрожать и рефлекторно обхватил собственные плечи руками. В тот же миг потолок деформировался, пошёл волнами. Пётр Михайлович резко вскинул руки перед лицом, защищаясь от неведомой напасти, сзади что-то треснуло и белое наваждение исчезло. Взору его предстала комната, не совсем обычная, раньше он в таких не бывал. Бледно жёлтая кафельная плитка на стенах, большие двустворчатые двери и множество металлических столов. На столах то тут, то там лежат накрытые простынёй тела. Да, точно, тела, ошибиться было трудно. И простыни… белые…, как потолок. Пётр Михайлович опустил взгляд и обнаружил, что наполовину накрыт точно такой же простынёй. Хотя нет, не совсем такой. На его простыне в отличие от остальных были ещё какие-то бурые пятна. Он схватил запачканную белую материю, поднял её перед глазами и стал разглядывать пятно.
Большое, бурое, жёсткое, ммм… кровь. — Подумал Пётр Михайлович и тут же потерял интерес к рассматриваемому объекту. Он резко отбросил простынь в сторону и с удивлением обнаружил совершенно не характерный изгиб своей правой ноги. Ступня почему-то лежала не по диагонали и даже не перпендикулярно, а строго параллельно поверхности стола, пальцами внутрь. Через пару секунд Пётр Михайлович уже не мог вспомнить, чем же его внимание привлекла собственная нога. Тот факт, что на нём не было ни какой одежды, Пётр Михайлович вообще проигнорировал. Он спрыгнул со стола и, неловко приволакивая ногу, направился к дверям.
