Ранним утром верхом на рогатом скакуне граф Брасс, владыка и Хранитель Камарга, объезжал свои владения и наконец поднялся на невысокий холм, к развалинам древней готической церкви. Дождь и ветер славно потрудились над каменными стенами, и они почти сплошь заросли плющом. Багряные и золотистые цветы скрашивали суровую мрачность руин, слепо таращившихся в небеса провалами окон.
Граф нередко приезжал сюда во время прогулок, словно развалины неудержимо притягивали его. Порой ему казалось, будто душа его в чем-то сродни этим руинам: одинаково древние, много испытавшие и пережившие… и все же никакие тяготы не сломили их, и время было над ними не властно. Они делались лишь мудрее и крепче.
Густая высокая трава, покрывавшая холм, колыхалась под порывами ветра, словно бескрайнее море. А вокруг простирались до самого горизонта болота Камарга, край диких белоснежных туров, огромных рогатых лошадей и гигантских фламинго с крыльями цвета зари, таких сильных, что с легкостью могли бы унести человека.
Небо внезапно потемнело, грозя дождем, но последний бледный солнечный луч пробился сквозь тучи и упал на доспехи графа, вспыхнувшие ослепительным пламенем. На поясе у него красовался широкий боевой меч, медный шлем украшал гордую голову, а медные латы защищали тело. Латные перчатки так же, как и сапоги, были из меди, точнее, из тонких медных колечек, нашитых на замшу. Граф был высок ростом, широкоплеч и хорош собой. На застывшем, точно отлитом из меди загорелом лице сверкали медово-карие глаза. Густые пышные усы, рыжие, как и волосы, довершали картину. В Камарге, да и за его пределами, многие верили, будто граф вовсе и не человек, а ожившая медная статуя — бессмертный и непобедимый колосс.
И лишь близким было ведомо, что это совсем не так. Граф был человеком во всем — преданный друг для одних и беспощадный враг для других, отважный воин и отменный наездник, мудрый философ и искусный любовник. Воистину, граф, наделенный к тому же красивым, звучным голосом и неистощимой энергией, не мог не сделаться истинным героем — ибо каков человек, таковы и его деяния.
Потрепав скакуна между острыми, закрученными рогами, граф Брасс устремил взор на юг — туда, где бескрайние болота сходились с небом. Конь его зафыркал от удовольствия, и граф с улыбкой откинулся в седле. Наконец он чуть тронул поводья и двинулся вниз с холма, по тайной тропинке, что, петляя по болотам, вела к видневшимся вдалеке северным сторожевым башням.
Он подъехал к первой башне, когда уже начали сгущаться сумерки, и сразу заметил силуэт стража, четко вырисовывавшийся на фоне вечернего неба. Дозорные были необходимы, ибо хотя при графе Брассе Камарг не воевал, однако близ границ рыскали банды мародеров, оставшиеся после сражений с Империей Мрака.
Оснащение башен не отличалось разнообразием. Стражи были вооружены огнеметами и длинными мечами; имелись также прирученные ездовые фламинго и гелиографы для передачи срочных известий. Кроме того, в каждой башне граф установил созданное лично им оружие, которого пока никто не видел в работе. Граф считал, что оно более действенно, чем все вооружение Гранбретании, и тем не менее стражники относились к загадочным устройствам с изрядной долей недоверия.
Завидев графа Брасса, воин в черном стальном шлеме обернулся к нему и расправил тяжелый кожаный плащ, накинутый поверх доспехов. Он приветственно вскинул руку. Граф ответил тем же.
— Все спокойно?
— Как будто бы да, милорд.
И тут хлынул дождь. Стражник, перехватив огнемет, поспешил поднять капюшон.
— Если не считать погоды… Граф засмеялся:
— Погоди жаловаться, пока не задует мистраль. Он направил лошадь к следующей башне.
Свирепый ледяной мистраль был бичом Камарга, он дул по несколько месяцев кряду, до самой весны. Однако граф любил быструю скачку, когда обжигающий ветер свистит в лицо, так что непогода его не страшила. Но дождь — другое дело. Ливень уже вовсю хлестал по медным доспехам, и граф Брасс, вытащив из седельной сумки плащ, накинул его и поднял капюшон. Осока клонилась к земле под напором дождя, тяжелые капли барабанили по лужам, и мелкая рябь бежала по воде.
Похоже, ливень зарядил надолго, того и гляди, поднимется буря, и граф решил прервать прогулку. Пора было возвращаться в замок, а до него было еще добрых четыре часа езды.
Развернув скакуна, граф решился положиться на чутье животного и предоставил тому выбирать дорогу. Ливень хлестал все сильнее, и всадник уже промок до нитки. Сумрак сгустился, вокруг не было видно ни зги, лишь серебристые струи дождя пронзали завесу кромешной тьмы. Конь ступал медленно, хотя и шел без остановок, но от мокрой шкуры поднимался сильный запах пота, и граф с раздражением сказал себе, что, добравшись до замка, велит конюхам как можно лучше вычистить животное.
Смахнув дождевые капли с гривы лошади, граф изо всех сил вглядывался во тьму, отчаянно стараясь хоть что-то разглядеть вокруг, однако взору являлись лишь черные стены осоки, с обеих сторон сжимавшие тропу. Время от времени где-то невдалеке принималась заполошно крякать дикая утка, спасаясь от выдры или болотной лисицы, или квохтать куропатка, павшая добычей ночной совы. В тенях, мелькавших над головой, Брасс угадывал огромных фламинго, а один раз ему почудилось, будто он видит вдалеке стадо белых быков, спасавшихся бегством от болотного медведя. Но эти привычные тени ничуть не встревожили всадника.
