Глава 1
Добро пожаловать на корабль
Среди руин под стонущим небом петляет, прокладывает себе дорогу бронетранспортер, и ночь, как сапог садиста, опускается на него, не спеша, длит пытку. Ночь – равнодушное животное, полное роскошных красок и взрывов света, и вечностью кажется каждое мгновение долгого, жуткого, петляющего по своим следам пути. Готов поклясться, здесь мы проезжали уже не раз.
Я прихожу к выводу, что находиться на осаждаемой планете – все равно что стоять перед раздевающейся женщиной. Ты трепещешь, растерянный, пораженный в самое сердце. Перед тобой – прекрасное и гибельное, чарующее и сбивающее с толку, земля уходит из-под ног, а ты все силишься понять, чем же ты это заслужил.
Но чуть скривилась губа, на миллиметр изменил траекторию случайный осколок, и чары спадают в одно непоправимое мгновение.
Я смотрю в небо и сам себя не понимаю. Неужели я могу найти в этом красоту?
Сегодня налеты по-настоящему эффектны.
Секунду назад спутники обороны и вражеские корабли казались неподвижными звездами. Хочешь – играй в угадайку, кто есть кто. Хочешь – вообрази себя моряком старых времен, безуспешно пытающимся определить свое местонахождение, – проклятые звезды не стоят на месте.
И вдруг эти алмазные осколки становятся узлами пылающих паучьих шелков.
Звезды обманывали нас с самого начала. Это поджавшие ноги арахниды с огненными задами, готовые в любую секунду раскинуть свои смертоносные сети. Волосок накала самодельной молнии мощностью в гигаватт вспыхивает и гаснет в один миг, оставив рубцы на палочках и колбочках.
Разгораются и медленно рассеиваются световые шары. Никак не определить, что это такое. Можно предположить, что это перехваченные ракеты – нечасто одной из воюющих сторон удается преодолеть автоматизированную защиту противника. Время от времени падающие звезды царапают стратосферу. Осколки ракет? Умирающий спутник? На месте сгоревших в холокосте тут же появляются новые.
Я пытаюсь слушать Уэстхауза. Он рассказывает мне что-то, для него важное.
– …приборы наши довольно примитивны, лейтенант. Полагаемся исключительно на собственную интуицию. На чутье да на молитву.
Я жалею, что спросил. Я и вопроса-то уже не помню, просто хотел поговорить с нашим будущим астрогатором, а теперь получаю больше, чем заказывал, – пятидесятипфенниговый тур.
Вот одно из правил хорошего рассказчика, Уолдо. Прежде чем начать, забудь все, что одному тебе важно, и оставь лишь то, что хотят услышать другие. Несущественные детали только мешают. Ты слышишь, как я думаю о тебе, Уолдо? Вряд ли. Телепатов не так уж много.
Теперь я понимаю, почему остальные хитро заулыбались, когда я начал разговор с Уэстхаузом – избавил их от возни со мной и заодно повесил астрогатора себе на шею.
Я роюсь в мысленных досье, где у меня собрана информация об офицерах. Уолдо Уэстхауз. Коренной ханаанит. Офицер запаса. До призыва работал преподавателем математики. Двадцать четыре года. Староват для второго патруля. Прекрасно знает свое дело, но симпатией не пользуется – слишком много говорит. У него вид нелюбимого, старательного, всеми силами стремящегося угодить ребенка. Он слишком жизнерадостен, слишком много улыбается, рассказывает слишком много анекдотов и все рассказывает плохо – как правило, запарывает концовку.
Это не мои наблюдения, их пока мало. Это сообщил Старик.
Опытные офицеры-клаймерщики – мрачные, напряженные сфинксы с запертым на замок ртом. Смотрят они по-кошачьи полуприкрытыми глазами. Во всех них есть что-то от кошки, которая и во сне оставляет щелку меж веками. Они дергаются на каждый незнакомый звук. Они несносны в своей страсти к свежему воздуху, порядку и чистоте. Известны случаи, когда они увечили нерадивых жен и не слишком старательных горничных в отелях.
Бронетранспортер ходит ходуном.
– Проклятие! Если так будет продолжаться, моему позвоночнику потребуется капитальный ремонт. У меня копчик уже в детскую присыпку размолотило.
Какой-то тайный Торквемада подсунул нам эту древность. Гаркнул: «Бронетранспортер для личного состава!» – и велел грузиться.
Чертов драндулет брыкается, трясется и раскачивается, как металлический стегозавр о трех ногах, пытающийся стряхнуть с себя вшей. Мрачная ведьма-водитель то и дело оглядывается, криво скаля желтые зубы. Эта вошь выбрала себе место, куда тяпнуть, если железный дурак вздумает остановиться.
У поездки есть и положительные стороны. Не нужно все время слушать Уэстхауза. Я больше не могу. И запоминать все детали нашего рейда тоже больше не могу.
Какого черта я всегда должен гоняться за материалами для таких невероятных статей?
Мне вспоминается одна, о ковбоях, объезжающих быков, которую я писал до войны. На Трегоргарте. Уж такой я дурак – должен все испытывать на себе. Но тогда я хоть мог в любой момент спрыгнуть с быка.
Командир смеется, и я поворачиваюсь в его сторону. Неясный золотоволосый силуэт в лунном свете.
– Сегодня они просто балуются, – говорит он. – Учения. Обыкновенные учебные стрельбы.
Его смех напоминает громоподобное пуканье.
Боковым зрением мне не удается определить, какое выражение у него на лице. В свете молний и вспышек лицо дергается, как в старинном кино, словно дух, который никак не может решить, в каком обличье явиться. Рельефный тевтонский профиль. Безумные глаза. Шутит? Порой это трудно понять.
