Ветра не было, и море, плоское, как тарелка, сливалось с небом такого же цвета, что и вода. И лишь редкие всплески напоминали, что оно живо, что живет своей собственной жизнью. Пологий берег спускался к воде, песок высох, как вчерашний бисквит, ближе к воде он обретал серый цвет, повторяя оттенок морской глади.
В этот февральский день птицы, смущенные неожиданным теплом, где-то вдали пробовали свои весенние песни, но здесь, на берегу, стояла тишина, просторный пляж был пуст. От устья реки, к пляжу, шла цапля, лениво хлопая крыльями, и эти широкие взмахи только подчеркивали пустынность берега. Мальчик, вообразивший было, что может услышать хлопанье крыльев, разочарованно опустил бинокль: он пришел сюда понаблюдать за морскими птицами, а ни одной поблизости не было. Он сощурился от солнца, которое уже садилось, и решил идти домой.
В полумиле от него, у края воды, его внимание привлекло какое-то движение — это была крошечная фигурка. Мальчик еще сильнее сощурился от блеска заходящего солнца. Фигурка раздвоилась. Ребенок и собака? Должно быть, они спустились по скале в западной части и прошли вдоль края воды — на песке, все еще мокром от последнего отлива, не было следов или каких-то отметин, и свежая вода еще сочилась, ее струйки отыскивали свой таинственный, скрытый от глаз, путь к морю.
Мальчик отошел чуть выше к пляжу, чтобы видеть дальше, он хромал, осторожно ставя правую ногу на сухой песок, опираясь на палку. Он с трудом ковылял по берегу, заваленному осколками выветренных горных пород, высохшими водорослями, кусками выбеленного дерева, сломанными острыми створками раковин, стеклом, отполированным морем до блеска, и ракушками. Поднявшись по тропе, он устроился на короткой жесткой траве, клонившейся к широкому устью реки. Его поврежденное колено заживало. Мальчик ослабил повязку, чтобы она не давила так сильно, сшиб руной верхушку армерии, на которой сохранилось несколько головок с семенами. Он сильно потел после случившегося с ним несчастья.
Ему было интересно, как далеко отступает море во время отлива. Расстояния здесь были обманчивы, а берега он не знал. Он навел бинокль и сфокусировал его на далекой фигурке.
Он увидел ребенка, тот шел вдоль воды, пинал песок, что развлекало собаку, которая была едва не с самого ребенка, она дико прыгала, радостно била хвостом, ее уши болтались и отлетали назад, челюсти клацали в самозабвенном восторге.
Мальчику чудилось, что он слышит лай, но в ушах стоял только крик чаек, что носились над заливом от одного мыса к другому. Солнце внезапно скрылось за тучу, напомнив ему о коварстве февраля.
Он следил в бинокль за ловцами устриц, пока не потерял их из виду — к его сожалению, они исчезли за мысом. Они вспугнули баклана на скале над морем, мальчик раньше не заметил его и теперь наблюдал, как он летит к солнцу, соревнуясь с тучами. Мальчик застегнул куртку, защищаясь от холодного ветерка, предвестника наступающего вечера.
Сейчас ребенок уже бежал вприпрыжку, и море удивительно быстро догоняло его. Ребенок что-то ласково говорил собаке, и его тон был похож на крики ловцов устриц, но собака, одержимая радостью, принялась копаться в песке. Она бешено работала лапами, откидывая мокрый песок в сторону моря, она кусала его, тряся мохнатой головой, то и дело засовывая ее по самую шею в яму, которую выкопала, и лаяла.
Ребенок — а это оказалась девочка — быстро пересекал пляж под углом. Черные густые волосы заплетены в косы, одета она в светло-коричневый свитер и подходящую по тону юбку, подоткнутую под резинку штанишек, что делало ее фигуру похожей по силуэту на конфетку-яблочко. Длинные ноги казались тонкими, как спички. Она остановилась и свистнула разыгравшейся собаке.
Мальчик, лениво наблюдавший за ней, заинтересовался. Прилив надвигался так быстро, что девочке стоило пойти другой дорогой. Но она бы уже не успела к краю бухты, ей надо бежать изо всех сил. Собака была совершенно дурная, она подняла голову из ямки и нерешительно заскулила, не желая бросать свои игры.
Мальчик заметил, что пляж, показавшийся ему плоским, совсем не был таким. Набегавшая вода оставляла нетронутыми песчаные островки, и собака оказалась на одном из них, отрезанная от берега. Она подняла голову и завыла. Между собакой и ее хозяйкой было семьдесят ярдов[1] воды. Девочка крикнула, подбадривая собаку. Но та стояла и дрожала, поджав хвост.
Мальчик поднялся.
— Оставь ее, — закричал он. — Пускай плывет. — Со своего места он видел, как глубока вода и как мала девочка. — Пускай плывет.
Могла ли она услышать его отсюда?
Девочка небрежно сбросила одежду, свернула ее в узелок и полураздетая направилась к собаке вброд, удерживая руной узелок на голове. Подойдя к собаке, она дернула ее, окунула в воду, бурлящую уже на уровне груди.
Мальчик закричал:
— Дура! Последняя дура! — и побежал, спотыкаясь и хромая, к пляжу по дюне, а собака тем временем плыла, отчаянно подняв голову над водой, шлепая лапами перед хозяйкой, которая, держа узелок на голове, медленно брела по воде.
Когда мальчик добежал до кромки моря, собака выпрыгнула на песок и отряхнулась, щедро обдав его брызгами. Оставалось еще несколько ярдов до берега, девочка споткнулась обо что-то в воде и едва не окунулась, но сумела удержаться и сохранить узелок сухим.