Пошли быстро. Волков подумал и повел людей не на юго-запад, в Мален, а на юг, в столицу Фринланда, в город Эмельратт. Прежде, чем начать, кавалер хотел знать, куда ему придется бежать при случае.
Он вез письмо для капитана фон Финка, с ним он хотел познакомиться поближе. Заодно он хотел посмотреть людишек, что набрали ему Хилли и Вилли в Ланне.
На вид людишки были дрянь, пятьдесят два оборванца — голытьба и сволочь, худые да оборванные, кто-то даже без башмаков. Ну, хоть старых не было, и то хорошо.
Шли почти за хлеб, большего он им и не сулил, так они тешили себя мечтами, что получится им грабить всласть. Об этом они говорили во время маршей, он сам слышал. Эти разговоры он не пресекал, это были хорошие разговоры. Вечная мечта любого солдата — как следует пограбить. Без нее солдат и жить не может.
Содержание, конечно, вещь нужная, но кроме хлеба и жалования у человека, что играет со смертью, должна быть мечта.
Людишек он не жалел, сразу пошел бодро. Переходы делал большие, привалы делал маленькие. И на привалах валяться не давал. Как только вставали на отдых и перекус, так Роха гнал людей к телегам. Там брали мушкеты, аркебузы, арбалеты и начинали стрелять в деревья, пни и в камни. Ни пороха, ни пуль он велел не жалеть. Уже к вечеру первого дня веселья у бродяг из Ланна поубавилось, начали они понимать, что солдатский хлеб нелегок.
Волков усмехался, видя их кислые морды, когда Роха после нелегкого дня пути заставил их ставить настоящий военный лагерь у дороги. Ничего, пусть привыкают. Зато кормил он их от души.
Порции гороха с толченым салом и чесноком, фасоли с солониной Роха давал им хорошие. И пиво было, и хлеб, даже по куску сыра выдавал. Но насчет караулов был немилосерден. Караулы ночью несли, как положено, а Хилли и Вилли дежурили и проверяли людей, чтобы те не спали. А после первой же ночи, как по рассвету и росе принялись людей поднимать, так двоих и не досчитались.
Ушли. Роха задал трепку Хилли и Вилли, как, мол, у них караулы стояли, как стражу несли, если людишки из лагеря сбежали? Хилли и Вилли сами этого не понимали. Стояли, насупившись, даже не оправдывались. Волков в эту учебу не лез.
Ротмистром был у них Роха, пусть он выговаривает. Беглых ловить не стали. Черт с ними, но после утренней стрельбы кавалер велел построить людей, и сказал им:
— Этих двоих ловить не буду, но вам скажу. Коли тяжко вам вчера было, так сейчас уходите. Дальше будет еще тяжелее. Тем, кто слаб да ленив, тот пусть ищет себе другой судьбы. Солдатский хлеб слабым и ленивым не придется по нарву.
Послушали его люди и пошли есть горох с салом. Никто не ушел, но Волков знал, что убегут еще людишки. Не может так быть, что бы из пятидесяти двух новобранцев пятьдесят осталось. Никогда так не бывало на его памяти. Ну, если не считать гвардию. Оттуда никто не бежал вовсе.
Ему подали завтрака на перевернутой бочке рядом с обозными телегами. Зажарили тощую, старую курицу, что купили у местного мужика. Максимилиан принес из телеги вино и серебряный стакан.
Брат Семион был тут же со своим стаканом, сел скромненько рядом на мешок, ел хлеб солдатский, запивал вином. Волков нехотя ел эту жесткую птицу, думал. А надумав, позвал Роху. Когда Роха, по прозвищу Скарафаджо, пришел, то сразу сел на землю рядом с кавалером, стоять на своей деревяшке он не любил.
— Думаю, Хилли и Вилли чином сержантов жаловать.
— Их? — Не поверил Роха. — Да помилуй Бог, какие из них сержанты? Сопляки. Куда им в сержанты?
— У них по две компании уже за плечами.
— Вот именно, что по две, а нужно, что бы по десять было.
— И где ты возьмешь таких, у которых по десять компаний было?
Такие только у императора или короля жалование получают. Я королевского жалования платить не смогу.
— Они не знают строя, не знают шага, не знают команд и барабанов. Какие из них сержанты?
— На кой черт им шаги и барабаны, они стрелки, они не будут ходить в строю. Им главное стрелять и бегать.
Роха не нашелся, что сказать. Задумался.
Тут в их беседу влез и монах:
— «Так дайте молодым повод дерзать, и удивитесь вы дерзновениям их».
— Кто это сказал? — Спросил Волков.
— Не помню, из пращуров кто-то. — Ответил монах.
— Слышал? — Спросил кавалер у Рохи. — Доверься молодым, может, и
будет толк.
— А может, ты и прав, — вдруг согласился Роха. — Дадим чин, а жалование оставим солдатское. Но пообещаем сержантскую порцию в добыче, так они носом землю рыть будут.
— Уж расстараются, — заверил брат Семион. — Самые яростные в вере это те молодые братья, что первый раз на приход поставлены. Уж более старательных в богослужении отцов и не бывает.
— Правильно, ты прав, поп, — сказал Волков. — Максимилиан!
Юноша тут же пришел.
— Там, в подарках архиепископа, есть ткань, такая же, из которой пошит мой фальтрок. Отрежь от материала две банды, ленты в ладонь шириной.
— Да, кавалер.
Волков еще не доел свою старую курицу, когда Максимилиан вернулся с лентами.
— Такие банды нужны?
Волков взял ленты, осмотрел их, кивнул и сказал Рохе:
— Строй людей.
Вскоре все люди были построены в четыре ряда. Хилли и Вилли стояли в первом ряду. Они единственные среди этого сброда походили на солдат. И доспех у них был, захваченный еще в арсенале Ференбурга, и оружие было.
