Казис Казисович САЯ
РАСТЯПА
Рассказ
Перевод с литовского Екатерины Йонайте
Сегодня, когда я пишу эту историю, в Жемайтии, где-то у дороги, продолжает стоять, раскорячившись, избенка, где жил Казимерас Узнис. Имя его и фамилию решил не изменять: пусть люди подтвердят, что я почти ничего не приукрасил, разве что случайно что-нибудь перепутал или призабыл - времени-то прошло вон сколько.
Более или менее объективным документом может служить имеющаяся у меня единственная фотография Казимераса. На ней он снят совсем молодым, веселым, хотя и несколько скованным, как того требовали тогда фотографы. Одной рукой вцепился в подлокотник кресла, в другой тоненькая тросточка. Вылитый барчук, американец! А еще в том же бамбуковом кресле сидит черный пес с толстыми обвисшими ушами и обкромсанным носом. Но прежде всего бросается в глаза одежда Казимерелиса. Он уже тогда умел шить, и был разнаряжен в платье собственного изготовления. Тулупчик с суконным, что не каждому псу по зубам, верхом, оторочен у шеи мягким заячьим мехом, из-под него выглядывает прямой, туго накрахмаленный воротничок, перехваченный черной ленточкой, а вокруг пуговиц, в два ряда украшающих грудь, листики клевера, скрученные, чего доброго, из шелковой тесьмы. Рукава тоже расшиты, отчего весь наряд напоминает роскошный гусарский мундир. Теперь ясно, почему и тросточку свою Казимерас держит словно шпагу, и почему лицо его вот-вот расплывется в довольной улыбке. Даже носы его заскорузлых сапог горделиво торчат из-под неглаженых, серых, стоящих колом брюк.
Лицо у него открытое, крупное. Один подбородок с добрую половину белого жемайтийского сыра будет. Высокий лоб, смазанные маслом и зачесанные наверх темные волосы, задорные, широко расставленные глаза, чуть заметные брови и усики тоже не портят этого удивительно простодушного лица.
Молодость... Верно, не одна девушка, кидая украдкой взгляд на Казимераса, думала тогда: "Какой красавец! - И со вздохом добавляла: - Жаль только, что бедный. Все его богатство - нарядная одежда да скрипучая кровать в чужом доме..."
Про Казимераса Узниса люди разное болтали: одни говорили - ни богу свечка, ни черту кочерга, другие нерадивцем, разиней называли, прозвищ не жалели. Но только его одного во всей округе величали ласково не Казимерас, а Казимерелис, и даже фамилию переиначили любовно - Узнялис.
Не было, пожалуй, ремесла, которым не владел бы Узнялис, как не было вокруг ни одного дома, где бы он не шил, плотничал, тачал сапоги, латал крышу, трепал лен, холостил поросят, лудил кастрюли, стриг волосы или просто коротал вечерок. Хотя, пожалуй, был такой дом его родного брата. Там жил совершенно другой Узнис. Домосед, въедливый и жадный скаред. В свое время он обидел младшего брата, не выплатил ему причитающуюся долю, а если и подкинул чего, так ведь Казимерелис был не из тех, кто живет по правилу: "Копейка рубль бережет..." Правда, однажды он выложил передо мной на стол, словно карты, царские рубли, сметоновские литы, немецкие марки... Все эти деньги давным-давно устарели, а Казимерелис был большой любитель старины, необычного, интересных приключений, не случайно подлинным его призванием было ходить по дворам, навещать людей, присматриваться, что интересного тут или там, и останавливаться на ночлег в том доме, где требуется одно из его девяти ремесел или где люди успели соскучиться по этому приветливому, всегда добродушно настроенному собеседнику.
Казимерелис никогда ничего не делал на скорую руку, кое-как, без души. Каждое орудие труда, будь то лопата, вилы или пила, он брал в руки с почтением, словно прикасался к своей скрипке (между прочим, Узнялис был и музыкантом). Внимательно оглядывал вещь со всех сторон: не нужно ли сначала заточить, отбить, заменить косовище... Орудия труда, сделанные его руками, сработаны были на совесть, отличались удобством, радовали глаз. Ясно становилось, что Казимерелису куда приятнее было их мастерить, чем пользоваться ими. А те девять его ремесел были ему куда милее, чем куча дел, связанных с уходом за землей и скотом.
Запрягает Узнялис коня. Подводит его к телеге, совсем как жених невесту, и всю дорогу потихоньку уговаривает, что работа предстоит нетрудная - только картошку перевезти да на мельницу заглянуть... Или, наоборот, виновато предупреждает, что бедняге придется хорошенько попотеть на пашне. Затягивает сбрую или надевает хомут, а сам все вздыхает - уж больно они неудобны да тяжелы. И как бы в оправдание Казимерелис вычешет репья из гривы и хвоста, а кнут, ясное дело, подальше засунет, чтобы лошадь его и в глаза не видела.
Люди не раз подтрунивали над ним, говоря, что Узнис крестьянскую работу превращает чуть ли не в богослужение и что от него проку как от козла молока.
Мне нравилось наблюдать, как Казимерелис ест, пьет или курит. Трудно было оторвать взгляд от его длинного мундштука, зажигалки, табакерки. Все эти изящные штучки отличались от тех, что мне доводилось видеть. И самокрутка у него получалась аккуратная, а когда Казимерелис курил, казалось, что он поет красивую песню.
В те военные и послевоенные годы у него уже не было такого выходного наряда, как на фотографии, но и латаная-перелатаная его одежда в моих глазах выглядела ничуть не хуже прежней, она странным образом шла ему. Словно догадываясь об этом, Казимерелис никогда не смущался и не переживал, как он одет. А сделанные из веток бузины застежки-палочки с выжженными в них дырочками не раз вызывали у меня неподдельную зависть не только потому, что они не мои, но и оттого, что никто мне не позволит носить такие.
