Глубоко, очень глубоко в недрах планеты корни, крепкие, как стальная проволока, прощупывали стеклянистый песок, глину и пласты рыхлого сланца, отыскивая и сортируя редкие элементы, поглощая кальций, азот и железо.
Еще глубже другая система корней намертво впилась в материковую породу; чувствительные клетки-рецепторы регистрировали микроколебания планетной коры, смену приливов и отливов, вес каждой выпавшей снежинки, шаги диких зверей, что охотились в двухкилометровой тени гигантского янда.
Далеко на поверхности необъятный ствол, массивный, как скала, и окруженный мощными контрфорсами, возносился на восемьсот метров ввысь, простирая огромные ветви.
Дерево смутно осознавало прикосновение воздуха и света к своим бесчисленным листьям, щекочущее движение молекул воды, кислорода, углекислоты. Оно отзываюсь на легчайшие порывы ветра, поворачивая гибкие черешки так, чтобы каждый лист оставался под нужным углом к лучам, пронизывающим толщу кроны.
Долгий день шел к концу. Воздушные течения свивали свои причудливые узоры вокруг янда, солнечное изучение менялось по мере движения паров в субстратосфере; питательные молекулы плыли по капиллярам, камни чуть поскрипывали в подземном мраке. Дерево, необъятное и несокрушимое, как гора, дремало в привычном полусознании.
Солнце клонилось к западу. Свет его, пронизывая все более толстые слои атмосферы, приобретал угрюмо-зловещий желтый оттенок. Мускулистые побеги поворачивались, следуя за потоком энергии. Дерево сонно сжимало почки, пряча их от надвигающегося холода, подстраивало теплоотдачу и испарение с листьев под ночной уровень излучения. Ему снилось далекое прошлое, свободные странствия в животной фазе. Давным-давно инстинкт привел его на эту скалу, но оно хорошо помнило рощу своего детства, древо-патриарха, споровых братьев…
Темнело. Поднимался ветер. Сильный вихрь налетел на громаду янда; мощные ветви заскрипели, сопротивляясь; листья, обожженные холодом, плотно прижались к гладкой коре.
Глубоко под землей сеть корней еще крепче охватила скалы, передавая информацию в дополнение к идущей от лиственных рецепторов. Зловещие волны шли с северо-востока; относительная влажность поднималась, атмосферное давление падало — все вместе это означало надвигающуюся опасность. Дерево шевельнулось, волна дрожи пробежала по необъятной кроне, стряхивая ледяные кристаллы, уже наросшие на теневых сторонах ветвей. Сердцемозг резко увеличил активность, разгоняя эйфорическое забытье. Долго дремавшие способности медленно вступали в действие — и вот наконец дерево проснулось.
И мгновенно оценило ситуацию. Над морем собирался сильнейший тайфун. Принимать какие-либо меры поздно. Пренебрегая болью, дерево выбросило аварийные корни — восьмисантиметровой толщины тяжи крепче закаленной стали — и вцепилось ими в скалы в сотне метров к северу от основного корня.
Ни на что другое времени не оставалось. Дерево бесстрастно ожидало наступления шторма.
— Внизу-то буря, — сообщил Молпри.
— Не дрейфь, проскочим, — процедил Голт, не отрываясь от приборов.
— Поднимись и зайди заново, — настаивал Молпри вытягивая шею из противоперегрузочной койки.
— Заткнись. На этом корыте командую я!
— Торчи тут взаперти с двумя психами, — пожаловался Молпри. — С тобой, да еще с этим недотепой.
— Кончай вонять, Мол. Мы с недотепой от тебя уже устали.
— После посадки, Молпри, я с тобой поговорю отдельно, — вмешался Пэнтелл. — Я предупреждал, что мне не нравится слово «недотепа».
— Что, опять? — усмехнулся Голт. — А с прошлого раза у тебя все зажило?
— Не совсем, — вздохнул Пэнтелл. — Что-то у меня не очень заживает в космосе…
— И думать забудь, Пэнтелл, — объявил Голт. — Здоров он для тебя. А ты, Мол, кончай к нему цепляться!
— Уж я бы кончил, — пробурчал Молпри. — Я б его, паразита, кончил!..
— Побереги энергию, — оборвал Голт. — Внизу понадобится. Если и сейчас ничего не найдем — нам крышка.
— Капитан, можно мне пойти в полевую разведку? Моя подготовка по биологии…
— Нет уж, Пэнтелл, побудь-ка ты на корабле. И не лазь никуда, просто сиди и жди. Второй раз мы тебя и вдвоем не дотащим.
— Это же случайно вышло, капитан!
— Да, и в позапрошлый раз тоже. Не надо, Пэнтелл. Хороший ты парень, только обе руки у тебя левые и все пальцы безымянные.
— Я тренирую координацию, капитан! И еще я читал…
Корабль тряхнуло при входе в атмосферу, и Пэнтелл взвизгнул:
— Ай! Опять рассадил локоть…
— Не капай на меня, бестолочь! — рявкнул Молпри.
— Тихо! — прикрикнул Голт. — Мешаете.
Пэнтелл, сопя, прикладывал носовой платок к ссадине. Надо наконец освоить эти упражнения на расслабление. И с силовой гимнастикой нельзя больше откладывать. И непременно заняться диетой. И уж в эту посадку обязательно выбрать момент и хоть раз наподдать Молпри — это первым делом, как только выйдем…
Казалось бы, еще ничего не случилось — но дерево знало, что этот тайфун будет последним в его жизни. Пользуясь коротким затишьем «глаза бури», оно оценило потери. Весь северо-восточный сектор онемел, оторванный от скалы; основной корень чувствовал, что его опора утратила надежность. Несокрушимая плоть янда не подвела — раскрошился гранит. Дерево было обречено: его масса стала его приговором.
